Сразу после этих слов азот заменился серной кислотой. Каждую клеточку объял огонь, из пор вместо пота повалил пар, а в мышцы будто вонзились тысячи крохотных крючков и потянули во все стороны. Кости напряглись и начали ломаться, а в лопатки точно вонзили отбойные молотки. Не в силах терпеть, рухнул на колено, таращась в свое отражение на гладкой базальтовой плите. Так вот почему нестерпимо зудит череп, вот откуда кровь на лице — из порезов на лбу проклюнулись острые рожки, пока еще размером с мизинец, но с каждым мигом становящиеся все длиннее и толще.
Позвоночник сам собой выгнулся дугой, как на дыбе. Судя по пронзающей боли, в спину дважды выстрелили из дробовика, а из ран раскрывшимися зонтами выпростались кожистые суставчатые крылья. Волосы выцвели до седины, радужки, наоборот, насытились алым, как на снимках дешевого фотоаппарата. Ногти почернели и заострились, но перед тем возникло ощущение, что по ним настучали кувалдой, а потом один за другим вырвали. Я превращался в приспешника — пока только физически — и ничего не мог с этим поделать. Говорят, история циклична. Что ж, подкрашу патлы в рыжий — и никто не заметит разницы.
— Артур! — Хира каким-то чудом вырвалась и прижалась к груди. — Только не это... Только не так...
— Даже не знаю, на что вы рассчитывали, — Змей пожал плечами и присел на перила. — Но так уж и быть — попрощайтесь. Еще немного — и твой добрый милашка исчезнет навсегда.
— Прости... — суккуба ревела, не стесняясь, и размазывала по мордашке смесь крови и слез. — Я ошиблась... Не стоило торопиться...
От грозной бестии и дерзкой нахалки не осталось и следа. На коленях предо мной стояла обычная девчонка, чей близкий друг умирал на ее руках. И если Кузьмин изменился «за кадром», то я пожирался злом в прямом эфире. Две большие разницы — узнать постфактум, что человек погиб, и чувствовать кожей последнее дыхание. Вряд ли Хира разыгрывала спектакль. Зачем? Для кого? Ложь уже ничего не исправит. Обхитрить врага не получится — я двумя ногами на темной стороне.
— Я обманом затащила сюда... Заставила делать то, что считала нужным. Я пыталась избавиться от Владыки, но не потому, что добрая, пушистая и за мир во всем мире... — и без того неровное дыхание сорвалось на хрип. — Хотела отомстить за то, что создал меня, превратил в оружие и заставил действовать против воли. Возможно, все наши приключения — лишь выкрутасы строптивой дочери перед отцом-тираном, но... перед тем, как ты уйдешь, я хочу сказать правду. Должна сказать, хотя бы потому, что виновата во всем... Я люблю тебя, Артур. Так сильно, как никого прежде.
В пока еще трезвой (или какой там надо?) памяти всплыл недавний эпизод, с которого, по большому счету, и начался путь на север.
— Хм... — чуть качнул кубок и взглянул на переливчатую пляску волн. — Я бы мог толкнуть долгую проникновенную речь о борьбе бобра с ослом, но давайте коротко и по классике — за любовь. Пока любим — мы неуязвимы для Тьмы.
— Я тоже тебя люблю, — приобнял дрожащую суккубу и чмокнул в щеку. — Хоть ты и вредная жопа.
Ни на толику не кривил душой. Нежнейшее из чувств — последнее, что еще ощущала искалеченная душа. Даже ярость, отчаяние и страх — извечные спутники грядущего зла — отошли на задний план. Я на самом деле ее люблю, искренне, как живого человека, даже не задумываясь, кто она на самом деле — программа, искусственный интеллект или нечто большее. Да и какая разница, если могу поговорить с ней о чем угодно, прикоснуться, ощутить аромат, умилиться чумазой моське или подгореть от очередной выходки. Люблю ее, не прося ничего взамен. Люблю ее, жертвуя всем. Люблю ее без кривотолков и разночтений. Люблю ее, потому что сожрали пуд соли на двоих. Люблю ее, не смотря ни на что. Люблю ее, потому что она — вредная жопа. И пусть мы так и не стали близки как пара, пусть водили за нос, пусть хотели избить до полусмерти — это ничего не изменит. И никакая змеерожая скотина не отберет у меня самое дорогое.
— Что за?.. — главарь чуть с моста не грохнулся. Вскочил, вытаращил зенки и юркнул за спины шестерок.
В мрачной плавильне стало светло, точно включили прожектор без отражателя. Почерневшие, точно залитые смолой вены усыпали золотые звездочки — поначалу совсем крохотные, но с каждым ударом сердца искры разрастались все больше и больше, покуда не слились в потоки чистейшего золота. Расплавленный металл волнами лился из груди, сжигая последние остатки тьмы. Рога истончились, изогнулись каленым венцом вокруг черепа и сомкнулись над затылком. Радужки засияли белым, седину обильно сбрызнули пшеничные, точно подсвеченные изнутри локоны, а уродливые отростки летучей мыши превратились в золотые рамы с «перьями» из блестящих, похожих на слюду кристаллов.