Ударил мне этот запах в самое сердце. Такой знакомый запах, что я сначала слова сказать не могла.
Запах краски.
Стояла я в той прихожей и понимала, что вот оно, вот. Вот то, что мне покоя не давало всю неделю. Вот чем тот покойник из двадцать первого пах. Краской! Именно. Краской он пах, вот чем. Такой же самый запах.
«Что это у тебя тут так краской пахнет?» — спросила я у Риты, а сама старалась улыбаться, чтобы волнения своего не выдать.
«Краской?»
«Где-то здесь пахнет», — сказала я.
«Я ничего не чувствую», — ответила Рита.
«Ну, может, это мне показалась — согласилась я, а сама носом потягиваю. — Кажется, отсюда запах идет».
И на шкафчик указала. Рита тот шкафчик открыла — запах еще сильней стал.
«Теперь и я чувствую, — сказала Рита. — Интересно. Вроде мы не красили ничего».
Шкафчик тот достаточно большой был, вместительный. Она в нем покопалась — и нашла. Достала из шкафчика кроссовки, в краске заляпанные.
«Это Сашкины! Вот же гад, засунул в шкафчик и молчит. Как мальчик маленький».
«Бывает», — сказала я, а сама удивляюсь: ну вот точно, краской тогда от покойника пахло, а я и не сообразила, мне и в голову не пришло этот запах с мертвецом как-то связать.
Пока Рита мне аппарат показывала, вернулся ее Сашка из Минска. Зашел, со мной поздоровался вежливо, хитро на бутылку показывает: ясно, чем вы тут занимались. Улыбается, ни о чем не подозревая. А Рита на него: ты что это, мол, кроссовки испортил и в шкафчик спрятал? Сашка ее стоит и глазами хлопает. Не ожидал такой атаки.
«Да я спешил, в шкафчик сунул и забыл... Выкинь просто, в чем проблема?»
«А краска откуда?»
И тогда он рассказал, что недавно на Байкальской в краску вечером наступил. Кто-то там краску разлил, на тротуаре.
«И что она, до сих пор не выветрилась?» — спросила с сомнением Рита.
«Так это нитрокраска», — ответил Сашка с важным видом, потому что кто-кто, а уж он в красках хорошо разбирался — бизнес у него был лакокрасочный.
«А когда... Когда это было, не помнишь?» — спросила я, а сама изо всех сил старалась, чтоб ни ничего такого не подумали.
«Ну, когда... Может, дней пять назад».
«А может неделю?»
«Может, и неделю. Ну да, наверно, неделю. Точно. А в чем дело-то? Что вы все как с цепи сорвались?»
«Ты мне сказать не мог?»
«А что?»
«Что? Зачем ты их в шкафчик засунул? Ясно же, что выбрасывать надо!» — набросилась на него Рита.
«Я подумал, на даче ходить можно. Краска же засохла давно. Если вещи вот так выбрасывать, то... Короче, кончай, Рита, я есть хочу».
Я аппарат кофейный быстренько посмотрела, похвалила, извинилась и к себе пошла.
«Ну, у вас и нос, Юрьевна, — сказала мне Рита на прощение. — Как у собаки».
«А глаз как у орла», — крикнул с кухни Сашка.
«Ой, не обижайтесь только, я ничего такого сказать не хотела, — Рита меня даже по руке погладила. — Мне вот тоже казалось, что воняет, химическим чем-то, но чем именно, откуда... Мне бы и в голову не пришло, что из шкафчика».
«Это ты извини, — сказала я. — Что я к вам прицепилась с этой краской? Пойду уже. Голова что-то разболелась».
Ну вот. Села я у себя на веранде, глаза закрыла. Слышу краем уха, как Сашка с Ритой за забором ругаются, а сама размышляю. По полочкам все разложить пытаюсь. Как на кухне. Но кухня какая-то странная, будто нужно в ней порядок навести, но в полной темноте. Наощупь.
Ну, во-первых. Сашку Ритиного я ни в чем таком подозревать не стала. И дураку ясно, что он тут ни при чем. Не тот он тип мужчины. Он вообще человек безобидный, я это всегда хорошо понимала. Да и какие у него причины могли быть для совершения противоправных действий? И не пьет он уже давно — завязал, и на Риту косо смотрит, если она употребляет. Вот и сейчас, когда я обо всем этом думала, он на Риту говорил, что она лишнего выпила и поэтому его теперь пилит. Хотя сколько мы с тем кофе употребили с Ритой. По рюмочке всего. Чисто на язык попробовать.
Так. А теперь, во-вторых.
Видела я ту краску. Мы тогда с Гаркавым смену на Ангарской начинали, и когда в троллейбусе ехали, я ту лужу краски заметила. Заметила и сразу забыла. А сейчас вот вспомнила — так вот мозг человеческий работает. Ничего не упускает. Но если необходимости такой нет, прячет воспоминания в специальный шкафчик у нас в голове. Как кроссовки. Нужно будет — достанет, а не понадобиться — так и пролежит то воспоминание до самого конца никем не востребованное.
В-третьих. Если покойник из двадцать первого и правда в ту краску незадолго до смерти наступил, значит, сел он в автобус скорей всего возле метро Могилевская. Или его посадили?