Пс. 137
Давным-давно, еще совсем зеленым выпускником МГУ, мне довелось пожить несколько лет в Баку, столице Азербайджана, который тогда был одной из пятнадцати советских социалистических республик. Это были не самые счастливые годы моей жизни, но, благодаря им, я приобрел некоторый опыт жизни среди мусульман и научился до какой-то степени понимать их, их горести и их чаяния. Как это часто бывает, крупицы моего понимания были результатом не связанных друг с другом и, казалось бы, совершенно бессмысленных событий.
Один из таких эпизодов произошел ранним летним утром, еще до восхода солнца, когда я, уже не помню зачем, должен был поехать куда-то вместе с одним знакомым, у которого была машина. Я ждал его, как было условлено, у касс Аэрофлота. Он опаздывал. У меня от скуки и недосыпа слипались глаза. Улицы вокруг были совершенно пусты, не считая маленькой группы людей на углу в конце квартала. Судя по тому, как они были одеты, и по огромным мешкам у них на плечах, это были азербайджанские колхозники, направлявшиеся на рынок. Они стояли тесным кругом, сосредоточенно глядя на что-то находившееся или происходившее у их ног. Они напоминали людей, глазеющих на жертву несчастного случая в ожидании скорой помощи.
Огюст Роден, «Граждане города Кале»
Никакого несчастного случая, насколько я знал, не произошло. Я решил взглянуть, на что они смотрят. Они не обратили на меня ни малейшего внимания. Они были полностью поглощены действием, разворачивающимся перед ними на тротуаре. Они наблюдали за ним в благоговейном молчании. Из грубые крестьянские лица были серьезны и спокойны и, казалось, озарены внутренним светом, вроде того, который удается порой подглядеть на лице человека, читающего любимую книгу, которую он читал много раз, но несколько лет почему-то не трогал. Он знает наперед все, что произойдет, но это ничуть не мешает ему наслаждаться процессом. Я никогда в жизни не присутствовал при казни, но мне кажется, что у тех, кому это довелось, могло быть похожее выражение лица: сложное сочетание трагичности происходящего, физического отвращения к неизбежным деталям, и, поверх всего, сознание неотвратимой справедливости того, что сейчас произойдет.
В центре их тесного круга, бросая испуганные взгляды на зевак, торопливо сношались две бродячие собаки.
Несколько мгновений после того, как собаки наконец оторвались друг от друга и разбежались, колхозники продолжали неподвижно, безмолвно смотреть на опустевшую сцену. Внутренний свет медленно испарялся с их небритых лиц. Один из них пошевелился, и группа ожила. Не нарушая молчания, они взглянули друг другу в лицо, и я прочитал в их глазах глубину взаимного понимания, которая могла возникнуть только в результате совместно пережитого потрясения. Когда колхозники пришли наконец в движение и из круг стал распадаться, они напомнили мне скульптуру Родена «Граждане города Кале».
Этот эпизод всплыл в моей памяти, когда я увидел фотографию группы мусульман, предающих сожжению датский флаг. Они были так же неподвижны и так же поглощены происходящим, как те колхозники много лет назад. В обоих случаях, мусульмане, лишенные возможности отведать настоящего счастья, были вынуждены довольствоваться заменителем.
Азербайджанские крестьяне, в соответствии с законами и обычаями ислама, были лишены нормальной половой жизни до такой степени, что они, скорее всего, даже не подозревали, что нормальная половая жизнь в принципе возможна. Недаром ведь все, что нам представляется нормальным в области секса, является с их точки зрения грязным развратом, в то время, как мы выражаем вежливое недоумение, когда нам напоминают о распространенной среди них зоо— и педофилии.
Людей же, жгущих датский флаг, жестокая судьба лишила возможности умыть руки кровью врагов, что, в соответствии с теми же самыми законами и обычаями ислама, является из священным правом и, в то же время, священной обязанностью, как служба в армии согласно сталинской конституции. В обоих случаях заменитель был остро необходим, но совершенно недостаточен.
Мусульмане, жгущие датский флаг