– Лавр Георгиевич, будьте так любезны, распорядитесь отодвинуть обывателей и убрать газетчиков.
Оцепление сдвинулось и понемногу выдавило толпу за пределы Дворцовой площади. На опустевшем пространстве сразу стал виден каждый человек, и на меня обратил внимание Столыпин. В руках он держал серебряную фляжку с чем-то явно горячительным:
– Боже мой… Боже мой… Что ты натворил, Григорий!
– Я?..
Столыпин приложился к фляжке и замер. Я почти силой вынул ее из рук премьера – ну да, отличный шустовский коньяк.
– Александр Иванович, – я протянул фляжку Гучкову, – не желаете?
«Октябрист» не желал. Он не мог оторвать взгляда от трупов, уже накрытых шинелями, но всю площадь не накроешь, и красный снег притягивал взгляды. Подошли Редигер и приехавший Зубатов. Мы стояли молча на морозе, передавали друг другу фляжку. Даже Гучков в итоге сдался, присоединился к нам.
– Мыслю так… – начал я. Кому-то же надо? – Владимира Александровича, во избежание, надо изолировать.
– С семьей, но под охраной, домашний арест, – включился Зубатов.
– Гвардейцев, кто был на площади – всех в Петропавловку, – предложил военный министр.
– Гвардию вообще после сегодняшнего раскассировать надо, – утер усы после глотка сам командующий гвардией. – Замешанных по дальним гарнизонам россыпью, полки на западную границу, на Кавказ и Туркестан.
– А кого в Питере оставить? – вскинулся Редигер.
– Линейные части, – мрачно ответил Петр Николаевич. – Гвардии веры нет, как ни печально это признавать.
– Надо для газетчиков сообщение сделать, – ввернул я, – дескать, попытка мятежа, но без имен и подробностей. Судить предлагаю закрытым военным судом и адью, медведей гонять, кого бурых, а кого и белых. Також без деталей для публики. Согласны?
Собравшиеся облегченно закивали. Даже Столыпин, который, оказывается, думал о медийном эффекте:
– Газеты до особого распоряжения под цензуру, во все издательства направить чиновников из Осведомительного бюро и Главного управления печати. Пусть вычитывают тираж каждого номера под личную ответственность.
– Слухи все одно пойдут, – осторожно произнес Зубатов.
– Пущай, – отмахнулся я, – против слухов надо всем заодно говорить одно и то же. Будем рассусоливать – растащат на клочки, так что надо прямо сейчас сесть и написать, чего говорить будем. Ну и прочие меры расписать тоже.
– Думаю, – нахмурился Петр Николаевич, – надо объявить город на особом положении, хотя бы на неделю, а лучше – до смены полков гарнизона. И установить комендантский час.
Военный министр, Корнилов скосили глаза на Столыпина. Дескать, выполнять или как? Повисло тяжелое молчание. Премьер тем временем уставился в снег, откручивая и закручивая обратно крышку фляжки.
Где-то вдалеке, за оцеплением завыл женский голос. Ну вот и родственники самоубийц пожаловали.
– Петр Аркадьевич, – тихо произнес я. – Пути назад нет. Ежели сейчас дать слабину, стопчут не только меня, но и вас.
– Так и есть, – глухо произнес Столыпин. – Мы нынче в одной лодке.
И уже министру с командующим гвардией и Корниловым:
– Распорядитесь. Это единственный выход. И прошу всех ко мне в кабинет, составим план действий. Я беру на себя цензоров, потом сразу к его величеству, в Царское Село… И уберите, наконец, тела! Эх!
Премьер кинул фляжку в снег, со всей силы вдарил по ней каблуком. Тут же все пришло в движение, побежали чиновники, адъютанты…
Я осторожно поднял фляжку с брусчатки. Отряхнул от снега. Историческая вещь, отдам ювелиру, починит.
Вой и крик в обществе все равно поднялся. Экстренные выпуски зацензурить не успели, и они, после утренней статьи в «Слове» про художества генерал-адмирала, вышли с аршинными заголовками: «Новые декабристы», «Мятеж на Дворцовой», «Забыв долг и присягу». Проехались и по Владимиру Александровичу, кое-кто вообще эпитетов не жалел. И Россия вздрогнула – в один день двух великих князей макнули, да как! Можно! Кончились неприкасаемые!
В Думе протестовали монархисты во главе с Бобринским и Марковым. Захватывали трибуну, скандировали, ловили хайп, как будут говорить в будущем. Дошло даже до рукоприкладства – возле президиума Марков полез с кулаками на Стольникова. Но не на того напал, это интеллигентные кадеты таких выходок побаивались, а Никодим Николаич просто и без затей засадил Маркову в торец, даже разнимать не потребовалось – унесли скандалиста и все. Но своих принципов он держался до конца – вызов на дуэль все-таки прислал. Вот мне еще этого не хватало! Стольникову я просто запретил принимать вызов, а Маркову через Зубатова пригрозил арестом, коли будет продолжать в таком же духе.