— Когда вчера я составлял план своей книги, я отбросил всю эту чепуху про промышленный шпионаж. Я начал искать мотив для убийства. Я моделировал поведение людей. И Ян оказался именно тем, кто должен быть убит. В поисках мотивов убийства у Лючии Спарроу я понял, что она может его убить, но только при одном условии.
— Каком? — спросил Паркер, который почему-то стал вновь заглядывать в свой блокнот.
— При условии, что подозрение падет на Сару Драммонд. Но начнем сначала. Лючия понимает, что Спарроу любит Сару. Это нетрудно понять, потому что Спарроу никогда не был охотником за женщинами. Если бы Лючия пришла к Яну и открыла ему все, что ей известно, Ян расстался бы с Сарой. Но и Лючия тогда потеряла бы Спарроу навсегда. Ну, а если бы она убила Сару, подозрение в первую очередь пало бы на нее. Она это понимала и не собиралась закончить свою жизнь в тюрьме. Зато с какой радостью она увидела бы там Сару. И тогда она поняла, что ей остается последнее.
— Как? — снова спросил Паркер. — Как ты к этому пришел?
— Потому что только убийство Яна, в котором обвинили бы Сару, сразу решало три важнейшие для нее проблемы: а) Сара навсегда выходила из игры, б) Спарроу, естественно, возвращался к ней и никогда уже без содрогания не смог бы думать о Саре и в) Спарроу, а, следовательно, и она сама смогли бы пожать плоды совместных трудов Яна и Спарроу. Третий мотив, конечно, не был решающим. В конце концов, Лючия — женщина. Но план ее, за исключением некоторых нюансов, был гениален. Первым ее шагом, — продолжал рассуждать я, — было письмо, напечатанное на машинке Сары. Письмо это должно было обратить внимание на жизнь обитателей Саншайн Менор. Это ей удалось, и ты уже через два дня знал, что Сара и Гарольд знакомы друг с другом несколько ближе, чем следовало бы.
Травма на корте стала следующим ее шагом. Эта «травма» была ей просто необходима, и тут я поражаюсь ее уму. Не о своем алиби думала она; напротив, когда она спустилась с перевязанной рукой к нам для беседы, она только навлекала на себя подозрение. «Травма» позволяла ей воспользоваться машинкой Сары, взять бумагу у меня и попросить Яна написать письмо за нее. Когда она зашла к Драммонду, он ведь не знал, что она взяла Сарину машинку. Бедняга Ян, наш доверчивый друг. Выслушав Лючию, попросившую его написать несколько слов, он откладывает снасти, берет бумагу и начинает писать: «Уважаемый профе…». Это нас сразу поразило. Зачем бы Яну нужно было писать в разгар подготовки к рыбалке? Я решил, что он мог это сделать только по просьбе убийцы. Кто же это? Только не жена, как мне кажется. Когда на другой день я узнал у Дэвиса, что Лючия звонила в Лондон профессору, то тогда уже я начал ее подозревать. Она не могла попросить Яна написать письмо приятельнице. Она просит его написать несколько слов своему шефу, причем дает понять, что не хочет, чтобы об этом письме узнал муж. Поэтому не просит об этом мужа. Впрочем, теперь мы уже не узнаем о том, что она ему сказала…
— Почему? — удивился Паркер.
— Подожди задавать вопросы, иначе мои мысли разбегутся, — попросил я и продолжил: — После письма в Скотленд Ярд Лючия поняла, что пора действовать, но ей нужно было дождаться приезда Сары. В день ее приезда она надела рубин, «травмировала» руку, пригласив Сару на корт, и продемонстрировала всем свой хирургический чемоданчик с ножом. Уйдя к себе, она стала терпеливо ждать, когда можно будет приступить к исполнению задуманного. Она знала, что Ян обычно работает до двенадцати. В десять к ней пришел Филипп Дэвис и сообщил, что не может найти ее мужа. Лючия сразу поняла, что Спарроу в парке с Сарой. Видимо, это ускорило ее действия. Она ведь не знала, что Сара решила расстаться со Спарроу. Теперь важно было решить две проблемы: устроить алиби для Спарроу и сделать так, чтобы алиби не было у Сары. В 10.45 Лючия входит к Саре и просит машинку. Она понимает, что Сара уже не собирается выходить. Она относит машинку к себе в комнату. Затем Лючия стучится ко мне. Заметь, что в это время ее муж разговаривает с Гастингсом, а Филипп ждет ее у себя в комнате. В тот момент, когда она стояла у моих дверей, она была уже с ножом, спрятанным под повязкой, поддерживающей ее «травмированную» руку, а рубин и перчатки лежали в кармане ее халата. Она была готова. Выйдя от меня, как только моя дверь закрылась, Лючия сразу же бросилась вниз. Но ей нужно было иметь алиби, хоть какое-то алиби в случае, если ее кто-нибудь заметит… Поэтому она бежит в буфет, наливает себе стакан апельсинового сока и ставит его в темном холле на камин. Войдя к Яну, она говорит: «Ян, напиши несколько слов моему профессору, если тебя это не затруднит». Ян, конечно, соглашается. Но едва он написал два слова, Лючия наносит удар. Она спешит. Ведь ее алиби построено на посещении соседних комнат. Позже ведь никто не вспомнит, была она минутой раньше или позже. Но тут она ошиблась. Я-то знал, что ко мне она заходила в 10.50, а с нетерпением ожидавший ее Филипп заметил, что к нему она пришла в 11.02 или 11.03. И потом, тебя не насторожила потрясающая смелость убийцы в доме, полном людей, всаживающего нож в спину? Только хирург мог бы знать, куда ударить, чтобы не промахнуться. Обыкновенный человек вряд ли бы пошел на такое.