Понравилось Савелию и это: по-хозяйски рассуждает, значит, к жизни уверенный возврат начал.
Напились — поели без спешки, основательно. Потом, упаковав ранец и пристроив его себе на спину, Савелий шутливо скомандовал:
— Начать марш-бросок!
Ожидал, что Николай привычно огрызнется, бросит какую-нибудь колкость. Вроде — не тебе, флотский, про марш-броски разговор вести. Но тот смолчал. И они пошли на восток, туда, где сама земля стонала от множества взрывов.
Несколько раз останавливались, и Савелий уходил в разведку. Теперь Николай сравнительно спокойно ждал его. Только гранату «лимонку», уже не таясь, доставал из кармана шинели.
Сколько километров прошли — этого Савелий не мог сказать даже приблизительно: разве это скорость, если ты ведешь по лесу слепого товарища, за себя и за него смотришь? Если он частенько жалуется на страшные головные боли и тошноту?
Особенно измотало болото, дороги в обход которого Савелий не нашел. Наломали ноги на его кочках и топляках, догнивавших в затхлой воде, вымокли почти по пояс. Все последние силы этому проклятущему болоту отдали. Потому, едва выбрались на взгорок, едва оказались среди сосенок да еще на сухой земле, Савелий усадил товарища на пенек и сразу засуетился:
— Сейчас самое время малюсенький костерчик сообразить. Такой, чтобы без дыма… Обсушимся, обогреемся, и сразу силы вернутся.
Потом сидели у ласкового огонька, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. Долго молча сидели. И вдруг Николай сказал:
— У меня флотский невесту увел.
Не сразу Савелий понял, что это своеобразное извинение за все обидное, сказанное ранее. Хорошая теплота подступила к сердцу. Однако сказал строго, как старший, поучающий несмышленыша:
— Увести можно козу. А невесты — они уходят. — Помолчал и продолжил уже более мягко, даже сочувствуя: — Видать, он больше ей приглянулся… Слушай, за что тебя кучерявым дразнили? Как погляжу, голова твоя с кудрями вовсе не знакома.
И тут что-то, похожее на улыбку, тронуло губы Николая, он ответил даже с непонятной радостью:
— В школе я тогда еще учился. В пятом классе. Ну, приехали к нам в деревню три артиста из города. Пели, стихи сказывали… А мне тогда уж больно одна песня нравилась, я по радио ее слышал: «Мальчик резвый, кудрявый»… Страсть как тогда мне захотелось услыхать ее. Вот и заорал во всю глотку: «Валяй про кучерявого!»… С тех пор и было со мной то прозвище…
Так начался разговор, из которого Савелий узнал, что родом Николай из-под Воткинска, все его образование шесть классов, а в армии второй год служит.
С большой теплотой Николай рассказывал о своем детстве и односельчанах. А закончил воспоминания и вовсе неожиданно:
— Сам-то ты, Савелий, с каких мест будешь?
Устал, намотался Савелий за день, ему сейчас требовалось полежать, помолчать. Однако то, что Николай начал оживать, проявлять интерес к жизни, чрезвычайно обрадовало. Только потому и ответил, правда, скупо, кратко, что родом с верховьев Камы. С четырнадцати лет вместе с отцом-капитаном ходил по ней и Волге на буксирном пароходе. Именно ходил, а не плавал, как ты подсказываешь. Или не знаешь, что в проруби плавает?.. А потом, когда подошло его время, ушел на военную службу. Определили на военный флот. И вот уже семь лет флотской службы за плечами.
— На сверхсрочную остался, — сделал вывод Николай.
— Нет, все еще срочная идет.
Николай помолчал, набираясь смелости, потом все же сказал, сказал осторожно, боясь обидеть недоверием:
— Флотские, как мне помнится, пять лет служат. Или путаю?
Савелий ответил спокойно, что срок лично его службы истек еще в тридцать девятом году. Уже чемоданчик купил, стал даже прикидывать, как уложить в него все, чем обзавелся за годы службы, но тут громыхнула залпами война с Финляндией. Ну, демобилизация и обошла стороной Балтийский флот. А в сороковом — Латвия, Литва и Эстония изъявили желание к нам присоединиться. Думаешь, фашистская Германия и вообще капиталистические страны восторгами встретили это историческое событие? Короче говоря, балтийцам пришлось опять быть в полной боевой готовности… Продолжать или уже понял, почему семь лет службы набежало?
В ответ Николай только и сказал, что теперь ему ясно, почему он, Савелий, не парнем, а заматеревшим мужиком выглядит.
Он же и предложил, когда, затушив костерчик, стали укладываться на ночлег:
— Может, я начну ночь слушать? А ты поспи… Или тебя под утро больше в сон клонит?