— Кроме Юхнова, следует привлечь к уголовной ответственности и тех, кто дал ложные показания, и тех, кто не принял своевременных мер к оказанию пострадавшему помощи, — заключил прокурор.
2. Память металла
Это был известный в нашем сельскохозяйственном районе человек. Не одна сотня механизаторов вышла из стен училища, возглавляемого Боковым. И не случайно происшествие интересовало в районе многих. Одних оно потрясло до глубины души, заставило искренне сочувствовать несчастью, по-человечески сопереживать беде. Другие — их, конечно, было меньшинство — проявляли злорадство, потихонечку шептались по углам, с удовольствием потирали руки. Одно могу сказать: равнодушных не было. И мне, молодому следователю, приходилось нелегко. Задача состояла не только в установлении объективной истины, но и в отклонении попыток отдельных руководителей районного звена повлиять на исход дела. В последнем меня активно поддерживал Петр Ефимович Тельцов. Прокурор Тельцов любил повторять одну из правовых истин древних римлян: «Dure lex, sed lex»[10]. Подобное правило должно неукоснительно действовать и в нашем судопроизводстве. Его сущность можно выразить тоже очень кратко: перед законом все равны! Это — кредо работы каждого следователя. От главной линии он не должен уклоняться ни на шаг...
Мысли о деле Бокова не давали мне покоя, не позволяли расслабиться ни на секунду, находился ли я дома, на улице или в служебном кабинете. Мне предстояло решить судьбу человека. Решить ее по закону. «Где же истина?» — преследовала неотвязная мысль. А задуматься было над чем...
В то раннее осеннее утро, когда лучи солнца еще не появились из-за темнеющих вдали ломаных очертаний гор, Боков в прекрасном расположении духа выехал на служебном газике в сторону райцентра. Грудь распирало от радости. Природа, судя по всему, обещала подарить замечательный солнечный денек бабьего лета. Но были и более весомые причины для радостного состояния души потомственного землероба: на отведенных училищу землях выращен рекордный за последние годы урожай, корма заготовлены с избытком — чуть не полуторагодовой запас, так что любая, даже самая суровая зима хозяйству не страшна. Новый учебный год, по всему видно, должен начаться успешно. Чуть не половина ребят пришли из армии, а это будет здоровый костяк всего курса. В будущем надежные работники. Бывали и неприятности. А какого руководителя они минуют? Взять, к примеру, поведение того же агронома Бершадского. Засыпал все областные и даже республиканские инстанции необоснованными тенденциозными жалобами. Сколько комиссий приезжало, сколько времени отняли! А нервов? Но даже и это неприятное воспоминание не могло испортить общего радостного настроя. Хотелось жить беспокойно, трудиться на пределе сил. От избытка нахлынувших чувств Боков затянул песню. Так с песней он и проехал по жилому поселку училища.
Газик вырвался на пыльный проселок, мотор тоже пел свою устойчивую песню, колеса уверенно поглощали расстояние. С десяток километров промелькнуло незаметно, когда Боков увидел впереди двух пешеходов. Кто бы это мог быть? Из училища никто в город не собирался. Вскоре он узнал агронома Бершадского и его жену Ксению Петровну. Боков затормозил.
— Далеко путь держите?
— В город, — с доброй улыбкой ответила Бершадская.
Ее муж промолчал и недовольно отвернулся. Александр Артемьевич вышел из машины, обошел ее спереди и открыл заднюю дверку.
— Садитесь, я тоже в город. Хотя и выходной, но председатель райисполкома вызвал, — пояснил он, усаживаясь на свое место.
Супруги расположились на заднем сиденье. Разговор не клеился, несмотря на все старания и ухищрения директора. Стало уже и не до песни. Неприязнь между ним и Бершадским возникла давно, еще со студенческих лет. Учились они в сельскохозяйственном институте на разных факультетах: Боков — на механическом, Бершадский — на агрономическом. До поры до времени не встречались и не подозревали о существовании друг друга, но на практику попали в один совхоз. Жили в одной комнатенке захудалого общежития, можно сказать, ели одну кашу. В редких перерывах между тяжелыми работами беседовали о смысле человеческого бытия, о своей роли на земле. Мысли у обоих были звездными. Но практика в период уборочной страды не подарок. Что и говорить, трудной она показалась и тому, и другому. И первое жизненное испытание стало неподъемным для Бершадского. Не выдержал, сбежал. «Гастролер! — презрительно резюмировал немолодой задерганный директор хозяйства. — Пробу землей не выдержал. Мать его так... А мы-то на него надеялись!»