— Алена Владимировна, вы почему мне не сказали о своем лечении у психиатра? Почему мне вообще никто об этом не сказал?!
К отсутствию каких-либо приветствий я за пару дней привыкла. Инга Алексеевна сразу «прыгала» в карьер и любила, чтобы ей тоже так отвечали. По факту и без лишней семантики.
— Я не знала, что это важно, — признаюсь на длинном выдохе. — Это ведь было давно, сейчас я не прохожу лечение. Мне больше не требуется никакая сторонняя помощь.
— Но эта помощь была, — раздраженно произносит Островская. — Мне нужно знать все, понимаете? Совсем все, вплоть до трусов. Иначе я работать не умею. Да и не хочу, честное слово. Крайне скверно, когда на суде выплывают разные неприятные моменты, которые клиент скрыл от меня. Специально или нет, это уже дело десятое.
— Извините.
А что я еще могу сказать? Трясти своим грязным бельем перед фактически чужим человеком — то еще веселое занятие. Но придется.
— Какие отношения у вас были с мужем, Алена Владимировна? Ответ «натянутые» мне больше не подходит.
— Подождите минуту, пожалуйста. Я…мне нужно собраться с мыслями.
Взяв с тумбочки блокнот, я переворачиваюсь на живот и принимаюсь монотонным голосом рассказывать Островской все. Параллельно с этим механическими движениями закрашиваю клеточки на бумаге, чувствуя, как у меня дрожат пальцы.
На особенно острых моментах сердце в груди пропускает пару ударов.
Ратмира уже нет, а страх после него остался. Никогда в нашем доме я не ощущала себя в безопасности. Можно прожить так один день, два, неделю. Когда ты находишься в перманентном состоянии острой, почти боевой готовности месяцами, нервы расшатываются так, что каждый шорох начинает пугать.
— Но я не обращалась в полицию, никому не говорила об этом, у меня нет медицинских справок, да и не бил меня Асаев так сильно. Никто все равно не поверит.
— Оставьте это мне, Алена. И давайте договоримся на будущее — вы не думаете. В нашей команде это моя задача. Я сейчас все обдумаю и позвоню вам утром.
— Еще раз прошу прощения, что так все получилось.
Спать мне уже естественно не хочется. Встаю, чтобы заварить себе какао, хотя на самом деле я бы и от кофе не отказалась сейчас.
Только в последнее время я пью его так много, что это может вылиться в серьезную проблему. Сердце-то у меня одно, и хотелось бы сохранить его относительно здоровым.
В общей сложности за ночь я сплю часа три, поэтому утром цвет моего лица спасает лишь тональный крем. Я тщательно замазываю синяки под глазами, наношу легкой кисточкой румяна на щеки для лучшего эффекта.
Теперь можно не бояться, что какой-нибудь особенно ответственный работник захочет прикончить свою пока еще начальницу, подумав, что она стала зомби.
В кабинете меня ожидает сюрприз. Шикарный букет пышных белых роз прямо посреди стола. Я так и замираю в дверном проеме, боясь пройти дальше. Странное такое ощущение, будто эти цветы могут на меня напасть.
— Алена Владимировна… Ой, а я как раз вазу… — растерянно шепчет Марина, топчась за моей спиной.
Приходится отмереть и пропустить ее в кабинет.
— Я два этажа оббегала, чтобы найти подходящую. Такой букет огромный, думала уже ведро попросить у уборщицы.
— Спасибо, Марин. А ты не знаешь случайно, от кого они?
— Они уже были, когда я пришла. Но там вроде бы записка есть.
Нахожу маленький прямоугольный квадратик среди бутонов и читаю:
«Хотел бы увидеть тебя еще раз».
И подпись — Чернов.
Что происходит?
Я хмурюсь и еще раз перечитываю карточку. Почему-то надеюсь, что в этот раз на ней появится другая фамилия.
— На столе оставить, Алена Владимировна? Очень красиво смотрятся.
— Оставь, — машинальной соглашаюсь со своей помощницей. — И узнай, пожалуйста, у охраны, кто их все-таки принес.
Марина уходит, и я остаюсь наедине с цветочной бомбой замедленного действия. Кружу вокруг вазы, рассматриваю идеальные лепестки и пытаюсь понять, серьезно ли Чернов или это какая-то странная игра.
Может, они просто с Камилем любят соревноваться? Кто быстрее затащит определенную женщину в постель, тот и выиграл. Богатые мужчины могут позволить себе все, а любое развлечение со временем все равно приедается. Вот они и придумывают новые.