"Приходили. Я сделала так, как договаривались."
Прикрываю глаза, глубоко вздохнув. Когда же это закончится и они наконец оставят нашу семью в покое?!
Отправляю ответ, пишу сообщение Полине и сую телефон обратно в карман фартука. Собираюсь возвращаться в зал, когда невольно кидаю взгляд на приоткрытую дверь директорского кабинета. Они делят его вместе с Хоттабовной. Её, Евгении Олеговны, там нет, зато есть Разумный. Топчусь на месте, обдумывая стоит ли, и все-таки решившись, стучусь в кабинет.
— Да? — Платон Львович оборачивается и войдя, я останавливаюсь прямо перед ним.
В скованности потираю руки, гипнотизируя взглядом свои же пальцы. Горло резко пересохло, и чтобы сказать то, что хотела, приходится прокашляться и сглотнуть. Несильно зажмурив глаза, собираясь с духом, таки подымаю их на начальника.
— Я хотела поблагодарить Вас, Платон Львович. Не подумайте, что это подхалимство или ещё что-то, нет, это не так. Я просто хочу сказать спасибо. Для меня очень важна эта работа и конечно, я не рассчитывала на повышение, но благодарна Вам за шанс.
Его глаза загораются теплом, а моя улыбка из неловкой превращается в искреннюю широкую, а потом случается то, что давно не случалось. С того самого злосчастного дня с супом. Разумный мне улыбается. Сначала его губы трогает легкая дрожь, а потом он по-настоящему улыбается мне. Под нижней губой залегла ямочка, точеный подбородок стал мягче, а ряд верхних зубов сияет белизной.
Надеюсь, я не сильно пялюсь на его рот, но улыбка у него просто… ну очень красивая!
— То, что я сказал в зале правда, Софи, — он вдруг оказывается ближе, чем обычно. Возможно даже ближе дозволенного, но мне не хочется отступать, — тебя очень хвалят. Причём я не спрашиваю, знакомые сами рассказывают, что надо бы доработать то и то, но та рыжеволосая девушка… — тут он замолкает, а мне очень-очень хочется услышать побольше, насколько же сильно я там всем пригляделась! — и я с ними согласен полностью. Ты замечательная и в тебе есть тот самый свет. Энергия, к которой так хочется прикоснуться, — и он касается. Не к энергии, а к моей щеке.
Проводит большим пальцем нежно-нежно, едва касаясь, будто боится спугнуть бабочку со своих пальцев. Я наблюдаю за ним из-под опущенных ресниц. Разумный будто сам завороженный. Его рука, что изучала мою щеку спускается на шею и поднимается обратно к скуле, а указательный палец следует за изгибом брови. Он становится ближе и…
Я подскакиваю от хлопка двери! Сердце в пятки, дыхание, и без того учащенное, в норму так быстро прийти не может, а когда поворачиваюсь... Передо мной, о небо за что, Хоттабовна!
Смотрит на меня сканируя. Будто в глазах её возмущенных внедрен современный рентген, только на мысли и чувства! Губы снисходительно кривятся, выражая брезгливость не то ко мне, не то к моменту в целом, но взгляд этот мне абсолютно точно не нравится.
Тем более, алло, ничего ведь не было! Ну дотронулся! И что? Может, вообще, комара заметил и убить хотел! И на шее тоже…
— А Вы что здесь делаете, Софи? — спрашивает она, многозначительно осматривая меня и Разумного. Но вот только если я трясусь, как лист осиновый, то шеф… на то он, собственно, и шеф. Точка.
— Я вызывал Софи. Или Вы меня не заметили, или я должен отчитаться Вам обо всех телодвижениях в своем ресторане. Кофе не принести? — нажимом подчеркивая претензию чеканит он. Тон нещадно ледяной. Как Евгения Олеговна только коркой не покрылась? Не покрылась, но бледнеет и робеет на глазах, — Можете идти, Софи. Спасибо, — обращается ко мне совершенно другим голосом: более мягким, теплым, терпеливым, но поднять глаза всё же не решаюсь. Не хочу провоцировать Хоттабовну еще сильнее.
Вот Сонька! Почему я не могу ни во что не вляпаться?
Глава 10
На следующий день в ресторане глухо, как на рыбалке, когда не клюет. И поэтому каждый вошедший в ресторан для нас словно праздник. Мы все разом вскакиваем и провожаем гостей хищным взглядом, едва ли не с криком «Подсекай». Тот, за чей стол сели матерится радостно, а те, кому не повезло смачно.