Как-то я бегал по улице около дома и увидел Дениса Устюжанина. Подскочил к нему. Он взял меня на руки и легко подбросил вверх, спросил, дома ли отец, и направился в избу.
Навстречу вышла мама. Денис остановил ее:
— Как живешь, Серафимушка?
Мама обрадовалась встрече, но улыбнулась грустно:
— А какая моя жизнь? Сокрушения одни.
И хотела пройти мимо. Но Денис задержал ее, обнял и проговорил тихо:
— Уезжаю я, Серафима.
— Да, я слышала, — ответила мама. — Большим начальником будете, Денис Тимофеевич.
— А что делать? Заставляют. Но не об этом я хотел поговорить с тобой на прощанье.
— А об чем же?
— А все о том же. Может, надумаешь да решишься?
— Нет, Денис Тимофеевич, видно, не судьба нам.
— Почему же не судьба? — проговорил Денис.
Мама спрыгнула с крыльца. Денис постоял и направился в избу. Я скользнул следом за ним и быстро залез на полати.
— Здорово живете, — громко и уверенно произнес приветствие Денис.
— Заходи, — угрюмо предложил отец.
— Милости просим, Денисушка, — подтвердила бабка Парашкева.
— У меня какое дело, Егор Ефимович, — начал Денис. — Уезжаю я в Верхобыстрицу. Зашел попрощаться. Как-никак вся жизнь, поди, вместе прошла.
— Ну что ж, давай попрощаемся, — с вызовом и оттенком угрозы ответил отец.
Они встали друг против друга. Оба сильные и уверенные в себе. Пожали друг другу руки. Сели. Бабка Парашкева налила ковш браги. Выпили. Бабка Парашкева снова наполнила ковш. Выпили и этот.
Отец придвинул к себе кухонный нож. Взял его в правую руку, с силой сжал черенок и стал постукивать им по краю стола. Замолчал надолго, погрузившись в глубокое и мрачное раздумье. Никто не проронил ни слова, только слышно было постукивание ножа по столу.
— Серафиму-то видел? — спросила бабка Парашкева.
— Встретил сейчас, — ответил Денис и сказал отцу: — Ты что, кум, совсем озверел, что ли? Ты что с Серафимой-то делаешь? Ты смотри! — Денис стукнул кулаком по столу. — Я не погляжу на тебя. Ты знаешь, я никого не боюсь.
— А я?! — захрипел отец и встал с ножом.
Денис продолжал сидеть, будто и не видел ножа в руке отца.
— Ты же ее совсем в старуху превратил, — спокойно сказал Денис — Ты бы радовался, дурак. Досталась гадине виноградина. Да, видно, весь ум у тебя отшибло. А ведь когда-то хороший мужик был.
Отец сел, положил нож.
— Что и говорить, — ответила Денису вместо отца бабка Парашкева. — Худо ей сейчас, Серафимушке-то нашей. С мужиком-то хлопот больно много. При мужике-то не побалуешь, знамо дело.
Бабка Парашкева всегда науськивала отца на маму.
— А что ты, старая, понимаешь?! — грубо спросил Денис и посмотрел на бабку Парашкеву в упор.
— Да нет, я ведь ничего не говорю такого-этакого, — начала изворачиваться та. — Я ведь говорю о чем? За овин да за бабу не закладывайся. Овин сгорит, а баба согрешить может. Рази не так?
Денис смотрел на нее с ненавистью и злобой.
— Я ведь о чем говорю, Денисушка? О том, что не верь коню в холе, а бабе в воле. Рази не так?
— Какая же ты гнида, бабка Парашкева, — сказал Денис — Видно, могила и та тебя не исправит.
— Уйди, мать, — произнес отец.
Прежде чем уйти, бабка Парашкева торопливо начала говорить, опасаясь, что отец заставит ее замолчать:
— Чего уж хуже, коли баба волю взяла.
И долго со значением посмотрела на отца. Того передернуло.
— Уйди, карга старая! — вскричал он. — Без тебя тошно!
Бабка Парашкева пошла за печь. На ходу ворчала и даже за печкой что-то еще говорила.
Отец, лишь бы только не молчать и будто извиняясь перед Денисом, произнес:
— Баба, она ведь человек рази!
Но Денис не ответил. Посидел еще молча и встал:
— Ну, я пойду.
Отец поднялся, подал руку. Денис сказал:
— Я тебе что скажу, Егор Ефимович: береги Серафиму. А старуху свою полоумную попридержи. Разве ты не знаешь, что каждый за счастье считал бы такую-то бабу иметь? Не скрою, уговаривал ее уехать со мной. Так не хочет ведь. А я бы взял. Досталась она тебе, так радуйся. Не каждому такое счастье-то выпадает. Видишь, как оно мимо меня-то прошло.
Денис отошел к дверям, поклонился в пояс всем и вышел. Отец долго ходил по избе. Когда ложились спать, он спросил:
— Ты спишь, бабка?
Бабка Парашкева от неожиданности вскочила на ноги:
— Нет, Егорий.
— Так я тебе вот что скажу, коли не спишь. Ты что это, бабы говорят, Серафиму-то по всей деревне поносишь? Ты своим помелом-то не очень мети. Всякий дом потолком крыт. Будешь выносить из избы, язык оторву. Не посмотрю, что ты мне мать родная. А с Серафимой мы как-нибудь сами разберемся. Поняла, старая?