Память нажмёт пробел —
Память нажмёт пробел —буквы не сложит в имя.Девушка пьёт пуэр —вместо вина, впервые.Шу или шен. Торшероком следит мертвелым:женщина пьёт пуэр —ехало всё, болело.Плачет ночная дверь.Павич. Над томом – тени.Бабушка пьёт пуэр —опыт перерождений.Выбор одной из вер,в ночь на седьмое – Вайи.Девочка пьёт пуэр —и прозревает.
Хожу в сосновый бор грибную слушать фугу
Хожу в сосновый бор грибную слушать фугуЕё многоголосую дудупотомственный грибник, я узнаю по звукуи, слух развесив в воздухе, иду
туда, где тише трасса, ниже травяныепоклоны перед мастером игрына небывалых трубах. Как он правит ими?Невидимые клавиши хитры,
а звук хитёр вдвойне, и городской захожий,присевший на промокший бурелом,замрёт, ссутулив спину под походной ношей,а сам не разберёт ни ноты в том,
что тянется наверх, сплетается, не тая,в растроганном, заплаканном лесуА то – полифония – чистая, литая.Ты тоже видишь гения внизу?
Орган под шляпкой заливается всё реже,идёт на пианиссимо в конце.Как только ножичком с крестом я перережудыхание – закончится концерт.
Попытка жить наотмашь, перестать
Попытка жить наотмашь, перестатьдрожать от страха потерять опору,свечение аптечного крестаперемешать с зелёным светофора.Движение по грифу мостовых,неловкое скольжение позиций(к ладам привык, к ладоням не привык —о, сколько со свободой рук возиться?)Из музыки – рождение зимы,мурашки в кость, а ты играй, не падай,надейся: будут ноты спасеныферматой.
Когда я вырос, выпал в ночь
Когда я вырос, выпал в ночьмеж прежним злом и новым,мне первым делом было – мочь,держаться – первым словом,
хоть сам не первый был из тех,кто сделался железным,срываясь на предельный бегпо полосе из лезвий.
Их кромка не брала меняи шаг мой не кроила,но языком другого дня(где ни огня нет, ни меня),со мною говорила.
И я расслышал кое-что,что не сказать словами,что сыплется сквозь решетонебес над головами.
Когда прогорклый громкий смогто расцветал, то вянул,я подписал Тебе письмо:Твой стойкий-оловянный.
Истории не изменить,пускай встряхнёт, зацепит…Я стал звеном, что не звенит,но сдерживает цепи.
Тонкий лирик, каторжник келейный,
Тонкий лирик, каторжник келейный,семечко в распаханной весне!Майским ливнем, снегом колыбельнымзаметёт тебя —и не заметит, нет,ни один из пристальных и хищныхземледельцев – профилей в толпе —твой побег, отрыв от корневища,стебель песни, песни недопе…
Боюсь, что лязгнет шпингалет,
Боюсь, что лязгнет шпингалет,неосторожной речи ливеньударит в грудь, оставит следвнутри – и стану молчаливей,и предпожарный уголёкзадышит в пережатых рёбрах,и вспомню всех, кто в землю лёг.В гортани – дёр, во взгляде – вёдра.
Не жалею, но вот завыть бы мне
Не жалею, но вот завыть бы мне,как сквозняк завыть, на свечусентября, но в зобу забытие,как жемчужину, я ращуИ свеча горит (вой же, дуй же, ну!),дней зарёванный стеарин.Мне отдать бы всё за жемчужинунезабытия, за поминпо всему, что давно разрушено,по тому, кто дышал и шёлчерез крошево, через кружево,через стёжку, смертельный шов,оступился – уже не выйти, нет,и не выдернуть – пропадай!Заплетается нить в за-бытие —жемчуг-соль, горловая дань.Не вития, из тела вытяну,из надрывов его лепных,неоправданные наития,ясновидение слепых.
Везде разбросаешь
Везде разбросаешьсвои бескровные крестражи —и нигде не станешь своим,будешь бесперебойноразбирать себя по частям,не разберёшься в себеи забьёшь,раздражаясь от ожиданияна зебрах без светофора,от собеседников,их быстрой речи,сиротства своего голоса —речевой портретна фоне случайной стены,неизвестный художник,наше время.