Я бреду Я в бреду. Я шагаю наощупь
Я бреду Я в бреду. Я шагаю наощупьпо пустой, несмотря на полуденный час,по врастающей корнем в безликую площадь,по бодающей теменем тихую рощуэтой улице, сложенной нами из нас.
Здесь друзья мои глухо стоят за оградой,здесь дома мои смотрят с укором немым,здесь мне рады, здесь были… Здесь были мне рады,обнимали, смеялись, не знали, как надо,но не прятались в тёплом илу, как сомы.
Здесь дома прорастали, как семечки клёна,приносимые ветром из дальних лесов,вылуплялись птенцами, пищали сквозь кроны,оползали потоками селя по склону,обгоняя лениво бредущих коров.
Было шумно. Скрипел работяга-колодец,из открытых окон звали в гости на чай…Жизнь работала с нами в любую погоду:осыпалась на землю пустая порода,и под ней проступала душа невзначай.
Наособицу каждый теперь скособочен —вы стоите безмолвно, и воздух стоит.Тишина. Во дворах ни души, ни шажочка.Эту улицу нужно оставить. И точка.И оплакать, как родину. И отпустить.
А имя моё – поистрёпанный ветром листок
В народе есть поверье: хочешь обмануть смерть – назови умирающего ребёнка именем врага своего…
А имя моё – поистрёпанный ветром листокс урючины старой, стоявшей в тени у забора.В нём утром разбудит арба тебя скрипом рессорыи в чай аромату добавит райхона цветок.
Нет света в нём мягкого, нежной мелодии нет —ковыль шелестит, и Арал погибающий плещет,и ящерка пёстрая скрылась от глаз среди трещинв иссохшей земле. Что за имя? Хрустит короед —
в чинаре погибшей торит он ничтожный свой путь.Не имя, а отзвук. Полслова, что сорвано ветром,как листики рвут для игры в магазин. Песня спета,а звук потерявшийся – имя. Разлитая ртуть.
Что имя моё? Иногда уже кажется мне,что в целом – сойдёт. Приросло. И вполне органично.И если подумать, то даже слегка мелодично.Но голос всё чаще в тревожном мне слышится сне:
«Давно победивший ветрянку, краснуху и корь;большой, неуклюжий, всегда и везде неуместный —ответь, для чего тебе имя второе, безвестное?Ответь, для чего тебе имя врага твоего?»
Правильно. Поздно. Шафраново-жёлтый закат
Правильно. Поздно. Шафраново-жёлтый закат.Яблоко солнца печётся в меду и орехах.Неба матрас: вата облака лезет в прореху.Снова дорога. И снова иди наугад.
Чаячий выкрик – отчаянный, горький, как хина, —сопровождает цветов напряжённый аккорд.Горло царапает слов непролитых ангина,сверху с насмешкой глядит крокодил Резерфорд.
Краем надбитым пиала цепляет за губы,чая зелёного запах щекочет в носу.Месяц острее ножа, и ты пальцы не суй:трудно без пальцев звучать, когда жизнь твоя – бубен.
Яблоко дразнит, но жжётся – поди только тронь.Всё далеко и нечётко, все лица эскизны.Птиц мурмурация в небе рисует ладоньс тающей в птичьем парении линией жизни.
Перебираешь волосы мои, как рис на плов
Перебираешь волосы мои, как рис на плов:седые – в сторону. Двоим не нужно слов,когда вверху такая синь и дым вокруг.Пусть август сена накосил: остался луг,
где сипло шепчется ковыль с овсом пустым;где над грунтовкой вьётся пыль, садясь в кусты.Ты пальцы в трубочку свернёшь, как Левенгук,и разглядишь меня. Сквозь дрожь всего вокруг
проступит осень. Где-то там, когда-то там —теперь не место городам и адресам,совсем такие же, как мы, но лучше нас,их свет ласкающий омыл, согрел и спас,
на луговой траве лежат – наги, немы,ярки, как маковый пожар, – ещё не мы,но искупает нас, нагих, нежнейший дождь,когда ты рис волос моих переберёшь.
Ты пристынешь ко мне. Это будет великая стужа
Ты пристынешь ко мне. Это будет великая стужа:чайный лёд, разбухая, стаканное выдавит дно.Иней вцепится в волосы. Ветер, морозом подзужен,полной пригоршней снег мне втолкнёт меж зубов, как пшено,
ненавистное рту по детсадовским пресным обедам.Я, едва волочась, потащу нас – сращённых – на юг.Где вчера ещё милость к пескам тамариск проповедал —там назавтра безмолвные сосны сугробы пошьют.