Эта настороженность появилась, когда Стив приехал во второй раз, и с тех пор не исчезала. Моника ее сразу же заметила. Во многих странах аборигены именно так смотрели на нее. Почему — там это было понятно. А что же здесь могло послужить причиной?
Сейчас, вновь увидев глаза Стива, Моника почувствовала себя неловко. В растерянности попыталась сообразить, можно ли протянуть ему руку для крепкого пожатия, как это принято у американцев? Или не стоит? И что, собственно, он делает в заповеднике? Ни один другой работник ранчо за изгородь и шагу не ступал.
— Доброе утро, Стив, — сказала она, пугаясь пронзительного взгляда, каким он окинул ее с головы до ног.
— Доброе.
Моника замерла и стала внимательно рассматривать его лицо, чтобы запомнить каждую черточку. Густой соболиный чуб, выбившийся из-под шляпы и разметавшийся по лбу. Такой же темно-коричневый цвет бровей и длинных густых ресниц. Светло-серые глаза с крохотными брызгами голубизны и черным ободком. Щетина, усиливающая и без того жесткие складки у рта. Четко очерченные губы, тут же напомнившие о мимолетном поцелуе, дразнящей и нежной ласке, которую так хотелось бы почувствовать вновь.
— У меня нос не съехал на сторону? — поинтересовался Стив.
Она покраснела. Глазеть, оно и значит глазеть в любой культуре. Не очень-то это прилично. И чего уставилась на человека вытаращенными глазами? Ничего удивительного, что он насторожен. Впрочем, когда Стив рядом, ей тоже становится как-то не по себе.
— Вообще-то, да, — попыталась она отшутиться. — Малость смотрит вбок.
— Первый мой мустанг сбросил меня. Пострадали нос, два ребра и моя гордость.
— И что ты делал потом?
— Дышал через рот и учился ездить верхом. Для городского мальчишки стал не так уж плох в седле.
— Ты рос в городе?
Стив опять проклял себя за длинный язык, но вовремя вспомнил, что многие нынешние ковбои начинают жизнь на асфальтовых мостовых. Что поделаешь, если у родителей плохой вкус в выборе места жительства!
— Первые пятнадцать лет. В Оклахома-Сити. А потом мама умерла. Папа женился снова, мы перебрались на ранчо.
Монике хотелось спросить, где его отец теперь, но она заколебалась. А прежде чем сумела вспомнить, принято ли у американцев интересоваться родственниками, Стив уже начал что-то говорить про Луг. Разговор был переведен на другую тему так резко, что Моника невольно подумала, а не запретна ли тема родственников у ковбоев? Хотя, если так, почему же Джек охотно распространяется о своей семье?
Высветленные солнцем глаза Стива отвлекли ее, заставив забыть о возникшем вопросе. Она привыкла к людям с глазами от темно-коричневого до абсолютно черного цвета. А эти светлые просто завораживали. В них были не только крапинки голубого, но теперь на солнце появились еще и зеленые искорки.
— …Как думаешь? — спросил он.
Моника вдруг поняла, что опять таращится.
— Извини. Я тебя не слышала.
— Это, наверное, горная сойка разбойничает, — сухо сказал он, прекрасно понимая, что она отвлеклась из-за него самого, а не из-за пронзительно верещавшей птицы.
— Что ее привлекло?
— Еда, которую она ворует. Сидит себе на сосновой ветке у хижины и ждет, когда ты повернешься спиной к куску хлеба.
Моника рассмеялась. Стив почувствовал, что жемчужная россыпь ее смеха проникает в него, как тепло солнечных лучей. Никогда еще искушение прильнуть к ее губам не было так велико. Слегка приоткрытые, они блестели от прикосновения языка, алели от пульсирующей под кожей жизненной силы. Впиться в них так упоительно! Он почти ощутил, как это было бы, — мягкость тела под его ладонями, теплое дыхание у рта…
Моника поняла, что Стив напряженно смотрит на ее рот, и почувствовала внезапную слабость. По коже пробежали мурашки. Ей хотелось знать, о чем он думает, чего желает, помнит ли тот единственный краткий миг, когда его губы касались ее губ?
— Стив…
— Вот он я, — сказал он хриплым низким голосом.
— Это не грубо, спрашивать о чем ты думаешь?
— Да нет! Вот только ответ может потрясти тебя до самых маленьких пят.
Она сглотнула.
— Ой!
— Давай лучше я спрошу, о чем ты думаешь?
— Нет! — испугалась она, широко раскрыв от ужаса аметистовые глаза. — Я… э-э… я не… — И попыталась отвести взгляд от чуть кривой улыбки Стива. Но тщетно. — Я не думала. Я просто удивлялась.
— Чему же?
Сделав глубокий вдох, Моника выпалила:
— Как может твой рот быть таким твердым на вид и таким бархатным на ощупь.
От бешено забурлившей крови у него на висках заметно забились жилки. Вот почему он старался держаться подальше от Моники. Вот почему не мог быть вдали от нее.
— А мои губы были как бархат? — тихо переспросил он.
— Да, — прошептала она.
И, прежде чем окончательно лишилась дыхания, почувствовала новое прикосновение его губ.
— Удостоверилась?
— М-м-м.
— Это означает «да»? — Стив легонько коснулся ее рта снова. — Или «нет»?
Моника стояла и боялась пошевелиться.
— Да, — вздохнула она наконец.
Стиву пришлось крепко сжать кулаки, чтобы сдержаться, не схватить девушку в объятия. Не сгреб ее тут же в охапку только потому, что испугался собственной бешеной страсти. Не было сомнений — Моника хотела его поцелуя. Но ведь и никак на него не ответила! Он напряжен, готов на все, а она стоит себе и смотрит спокойно своими любопытными аметистовыми глазами, словно кошка.
— Ну теперь, когда мы с этим вопросом разобрались, как тут Луг поживает? — спросил Стив, с трудом сохраняя обыденность тона и отступая на шаг.
От этой перемены Моника растерялась. Ей хотелось узнать, почему он перестал ее целовать, не сделала ли она чего-то недозволенного? Когда же попыталась спросить об этом, слова застыли на языке. Он озирал Луг, словно между ними ничего и не было. А точнее, словно ее тут не было.
— Луг? — переспросила она смятенным голосом.
— Ну да! Ты же знаешь. Трава на большой поляне без деревьев. Луг…
Моника вдруг осознала, что тянется к Стиву, а мысли трепещут, как осина на ветру. В его удивительных глазах заиграло что-то похожее на смешинку. Впервые она подумала — не дразнит ли он ее попросту? Такая шуточка над зеленым новичком была бы во вкусе ковбоя. Ведь в том, что касается поцелуев с мужчинами, ее неискушенность видна издалека. Если это шутка, тогда почему у нее бешено колотится сердце и тело тает, словно воск на солнце? А Стив оглядывает Луг с таким видом, словно приехал сюда только для того, чтобы смотреть на него.
Надо мной просто смеются, горестно призналась себе Моника. Как там говорят? Что-то такое рыболовное удочка, крючок, наживка… Вот-вот. Она попалась на умело заброшенную удочку и целиком заглотила наживку.
Да, это с ней шутку сыграли. А, к сожалению, ей самой чувство юмора отказало. И тут Моника вспомнила про вопрос Стива о Луге и ухватилась за нейтральную тему.
— Некоторые из луговых трав, — быстро проговорила она, — растут со скоростью нескольких дюймов в день. Особенно в этом отношении прогрессирует номер пять. Я вчера сравнила с прошлогодними результатами. Ветвистость растения повысилась, сами стебли стали длиннее. Я так поняла, что снег в этом году сошел поздно. Возможно, в холодном влажном климате это растение чувствует себя лучше, чем другие травы. Если так, профессор Мэрлок будет доволен. Он считает, что слишком много внимания уделяется травам пустынь и слишком мало — предсибирским, степным разновидностям. Номер пять может оказаться именно тем, что он ищет.
В обычное время Стива, пожалуй, заинтересовала бы мысль о полезности его лугового заповедника для голодающих на другом конце планеты, но сейчас он был способен думать только о голоде, вызывавшем тяжелое биение его сердца.