Артур выдохнул. Высокий. С седой щетиной. Худой после фронта и ранения. Лет пятидесяти, может. Может, пятидесяти трех. Выйдет из госпиталя. Выпьет протеина после тренировки. Загорит. Не в солярии — на яхте в Финском заливе.
Типаж — Андрон Кончаловский в момент, когда встретился с Юлией Высоцкой.
Вот он вылечится и будет жить свою счастливую, красивую жизнь.
Он лежит в своём сегодня. После операции. Улыбается — как честь отдаёт. Старательно, чересчур, будто на публику. Улыбается — и тебя обжигает. Так улыбается человек, который давно этого не делал. Там — некогда было. А до этого — некогда было здесь. Ходил по огромному коттеджу в своём огромном одиночестве, а дыра внутри росла, росла…
— Ногу я не чувствую совсем, от паха, — говорит Никита. — Операция сегодня была. Нога будто заморожена. Вот вы сюда руку кладёте, я просто чувствую, будто какое-то давление, не больше. Потому можно работать со всем остальным, кроме ноги.
Знаете, есть статистика. Будто у офицеров дольше время, проведённое на фронте, чем у солдат. Будто офицеры меньше ранений получают. Не знаю. Со мной статистика не сработала. Это у меня второе ранение уже. Первое вот, в руку было. Насквозь пуля прошла. След остался только. А сейчас я был в технике, и меня откинуло взрывной волной. Переломало ногу. Меньше месяца провёл на фронте. Семнадцатого декабря прибыл, двенадцатого января ранение.
Парни меня тогда под руки взяли, я попрыгал метров пятьдесят — семьдесят на одной ноге. И всё. Дальше силы закончились вмиг. Обмяк: «Парни, бросайте меня здесь, посреди дороги. Больше не могу».
Мне вкололи две ампулы. Одна — нефопам, а вторая — не помню, как называется. Я ж большой, мне одной мало. Наложили жгут и повезли. На технике идём, все бугры, неровности — мои. Если б жгут не наложили — я б не выжил от боли, наверное. А тут едем — а мне почти нормально. Могу дышать. Жгут все нервные окончания перекрыл.
А так, в жизни, я спортсмен. Я работал оператором на заводе, где делали бетон. И ни к чему не относился так серьёзно, как к спорту. Никогда тренировок не пропускал.
Девушка у меня есть. Она на картах гадает. Вот, не знаю, как относиться. Или она сглазила, или реально судьба есть. Звонил ей накануне того штурма, а она говорит: «Казённый дом вижу, незнакомый, кровать». Ну вот, я здесь. Я штурмовик. У штурмовиков жизнь интересная, конечно. Нигде нет столько потерь, как у нас. Но зато задание выполнил, на штурм сходил — и живёшь, как король. В магазин можешь идти, спать, сколько хочешь, делать, что хочешь. Никто слова не скажет. И так до следующего штурма.
…Вот вы говорите, что это ранение меня, может быть, от чего-то уберегло. Ну это мне непонятно. Вот с этим я ещё не разобрался. Ни фига себе уберегло! Лежу переломанный. Пока конструкцию вставили в ногу, до вторника. А там — операция; посмотрим, что врачи сделают. Наверное, аппарат Илизарова поставят.
Здесь, где вы трогаете, уже напряженно. Я понял: вы говорили, всё от броника. Он давил на плечи, и они завернулись внутрь как будто. От этого спазм. А здесь, внизу живота больно — тоже от него? Тогда идите, погуляйте в коридор. Не по-джентльменски, конечно. Но что делать. Я воспользуюсь удобствами. Тогда будет полегче, да?
Я гуляю по коридору. Пятница. Восемь вечера. Операции не прекращаются. Вперёд-назад везут ребят под наркозом на каталках.
Захожу в палату к Лёше. Он сегодня человек-мумия. В прошлый раз шутил дурацкие шутки, играл в телефон одной рукой, пил кефир. Сегодня была операция на руке. Вчера извлекали крупные осколки из ног. Мелкими осколками Лёша нашпигован, как кекс — изюмом. Какие-то сами выйдут. Какие-то останутся. Сейчас он не может ничего. Лежит, не шевелится, только говорит, улыбается устало, хмурит брови. С ног снимали кожу для пересадки. Левая рука в гипсе. В отверстии гипса сидят пиявки. Врач поставил после операции, чтоб восстановить кровообращение.
— Лёш, загляну под одеяло.
Лёша кивает. Я надеюсь, что там, под одеялом, есть место, куда я могу положить руки, чтоб убрать напряжение. Ищу — нет такого места. Правая рука пришита к животу. Ноги в бинтах и пластырях.
— Почеши нос. Лоб. Вложи в рот вейп. На пару вдохов. И расскажи, как у тебя там. Чтоб я вспомнил, как в жизни бывает. — Лёша-мумия бодро даёт мне инструкции.
— Ир, я готов! — сигналит Никита.
Его койка по диагонали от нас с Лёшей. В другом конце большой палаты.
— Сейчас приду, — говорю. — Пару минут.
И, глядя на Лёшу, докладываю:
— Дети. Уроки. Работа. А вчера Иван позвонил, друг наш. Воюет. Сказал, что приехал в отпуск. И что через час будет. И до двух ночи пили. Пели. Говорили. Невозможно соскучились. Обнимались. Не могли расстаться. Невозможно отпускать снова друга туда. В итоге не выспалась.