— Не разгибается пока. Зато я сейчас уже сам могу поднять руку, могу в море плыть. Есть прогресс!
— Какие планы?
— Работы много, воевать и воевать, — выдохнул Игорь. — Надо стараться восстановить руку побыстрее. На фронте обстановка тяжёлая.
— Спасибо тебе! — улыбнулась я в камеру. — Игорь, благодарю тебя. Горжусь тобой!
— Не вижу ничего такого, — усмехнулся он. — Делаю, что должен. И слава богу!
Я кивнула: слава богу. Пусть получается.
Но как же непросто отпускать своих уже ребят — обратно. Молиться за них. Не спать. Ждать вестей.
Игорь будто прочёл мои мысли:
— Ир, кому-то же надо это делать! Хочу собрать своё подразделение. Будем стараться воевать с меньшими потерями. У меня будут смелые, здравые, самоотверженные ребята. Будем показывать очень хорошие результаты. Надо побеждать.
Я молчала. Вспомнила теперь: Игорь в госпитале говорил мне об этом. Что мечтает о своём подразделении.
— Надо побеждать, — повторил Игорь. — И не переживай. Это моя работа, Ир. Даже не так. Это — моё призвание. Поняла? Восстановлюсь — и в строй. Есть такая профессия — Родину защищать. Кто-то должен учить детей. Кто-то делать на заводе детали. А кто-то должен брать автомат в руки и побеждать.
Я всё поняла. Надо побеждать. Будем побеждать. Кому-то же надо это делать. Вот он и делает. Они делают.
И я делаю тоже. Суббота же. Обыкновенная суббота.
6 мая 2023 года
Саша из Оскола
Я захожу в палату и ищу глазами Сашу. Александра из Старого Оскола. Сегодня в палате из шести бойцов — четыре Саши. Двое, правда, спят.
Я подхожу к Саше из Оскола. Кладу руки на живот. Дышим. Там столько всего. Столько спазмов, боли и антибиотиков, что прежде, чем я доберусь до его руки, пройдёт час.
Через проход лежит на кушетке второй Саша — мужик лет сорока пяти. С ранением в ногу. Невысокий, коренастый. Из той далёкой России, которой на карте нет толком. Она есть, конечно. От Барнаула на машине куда-то вглубь. Вниз. Фантазии не хватит, чтоб разобраться, что там за Россия.
Иртыш помню на карте, Ангару, Томь, Катунь. Рядом то ли Казахстан, то ли уже Монголия…
…Этот Саша восстанавливается после операции. Рассказывает, как поедет домой, какие планы там.
— Вот только, ёлки, — говорит он, — не знаю, что ночами делать.
Никто не смеётся. Потому что никто не знает.
И я тоже не знаю. Я не знаю, что делать ночами человеку, который видел всё это. Который был в самом пекле.
— Я приезжал домой между операциями на месяц, — говорит Саша. — Жена с младшим сыном извелись. Я засыпал и, ёлки, начинал орать во сне! Здесь-то укол вколют, и готово. А там… Ёлки…
— А тебе снится война? — спрашиваю я.
— Снится, — кивает Саша. — Но я же на тяжёлых обезболах. Считай, под наркотой. Редко, когда тройничок вколют — анальгин с но-шпой и димедролом. В основном колют промедол. У меня сейчас боли страшные, по два миллиметра в день руку вытягиваю. Мне снится бой, а просыпаюсь — как выныриваю из болота — и ничего не помню. Так только, какие-то отрывки, как в нас стреляют. Как мы стреляем.
— А я просто орал. Просыпался, ёлки, от своего крика. Открываю глаза, а надо мной уже жена с младшим сыном стоят. Будят, ёлки, — говорит первый Саша.
— А старший сын где? — спрашиваю я. — Раз младший есть, значит есть и старший. Просто логика.
— Авдеевку берёт, — выдыхает первый Саша. — Мы же с ним оба там были. Нас обоих мобилизовали. Но меня затрёхсотило, а он теперь за нас двоих там, ёлки.
Я не смотрю новости. Я слышу новости от бойцов. Вдоль коридора койки. Мест в палате нет. Авдеевку берут.
…Санитарка заходит в палату, чтоб собрать у бойцов пакеты с мусором. Останавливается. Смотрит на меня. На Сашу, что выдыхает в такт движениям моих рук и старается не морщиться. Чтоб не выдать себя и продышать боль.
— А вы можете любого на ноги поднять? — спрашивает меня санитарка.
— По воле Божьей, — отвечаю серьёзно.
Санитарка стоит рядом. Смотрит. Не уходит. Будто просит объяснений.
Я убираю спазм в илеоцекальном клапане. В кишечнике.
Вдох. Выдох.
— Полностью выдохни, Саш, всё. Чтоб воздуха не осталось. И не дыши. Напряги пресс. Не дыши. Отпускай, дыши.
Санитарка рядом тоже не дышит. Будто на её глазах происходит волшебство.
— Я ни при чём. Бог дал такие руки, — обращаюсь к женщине.
— Дай вам Бог здоровья, — отзывается она в ответ.
Я начинаю разглядывать её — полноватая пятидесятилетняя, обычно смешливая.
Сегодня санитарка не смеётся. Останавливается в дверях. Оглядывается на меня. На Сашу, что дышит громко, стараясь не пропускать вдох-выдох. На всех бойцов. И закрывает за собой дверь. Чувствую, что санитарка мысленно перекрестила нас всех. Подумала: «Вот бы я подняла на ноги всех лежачих в этой палате. Вот бы».