Ты иногда спрашивал: откуда у меня белые шрамики чуть ниже кистей? Я всегда отшучивался или переводил разговор в иное русло, не хотел, чтобы ты знал о минутах моей отчаянной слабости.
Солёный вкус, пожалуй, это было единственное ощущение, которое ещё связывало меня с миром. Ни вид льющейся из вен крови, ни боль не занимали мыслей. Единственное, чего я боялся, так это не успеть. Захлебываясь, кусал и кусал попеременно обе руки, желая как можно скорее избавиться от жизненной силы. Думаю, перса впечатлил вид, открывшийся ему, когда через некоторое время, он, в сопровождении двух воинов, переступил порог комнаты. Весь угол и часть пола оказались залиты кровью, я сидел привалившись к стене в мокром алом хитоне и слабо улыбался.
Меня перевязали, но я трижды зубами срывал бинты!
Слабый от большой потери крови, я бы не пережил операции, и это меня спасло. Привязанного к узкому деревянному ложу, так, чтобы не мог шевельнуться ни одним членом, продержали пять дней, всё это время я отказывался от еды, воду вливали в горло насильно. Моё упорство сильно раздражало перса. Как я потом узнал, он, отослав девушек, остался в заброшенном городке почти без охраны. Очевидно я представлял ценность, и потому враг рискнул.
На шестой день с улицы донеслись громкие крики, кто-то отчаянно ругался по-македонски. Слышались звуки борьбы, удары щитов и визг раненых. Преодолевая слабость, я забился в путах, сходя с ума от мысли, что меня не найдут, но нить судьбы была ещё была прочна, она пересеклась с иной, такой же ровной и чёткой.
Клит, брат твоей кормилицы и няни Ланики, прозванный «Чёрным» за густую короткую бороду.
Размахивая тяжёлым мечом, он ворвался в комнату, в которой меня держали, зарубив на входе двух персов, очень осторожно разрезал кончиком лезвия держащие меня верёвки.
— Да проклянёт меня Дионис, если это не Гефестион! Ты как здесь очутился, приятель?
Не в силах что-то ответить, я ухватился за его панцирь и, как ребенок, ткнулся головой в грудь. Заметив моё бедственное положение, Клит помог подняться, крепко обхватив, повёл к выходу. Его объятья, иные, нежели грубые прикосновения перса, внушили мне чувство надёжной защиты.
— Я отплачу тебе, Клит, клянусь, ты не пожалеешь, что сегодня спас меня!
— Перестань, малыш! Выставишь мне парочку амфор вина и считай мы в расчёте!
Посланный разведать обходные пути, Клит не мог отказать себе в удовольствии немного пограбить местное население, и то, что он наткнулся именно на домик, где держали меня, конечно, было чистой случайностью, которая впоследствии превратилась в настоящую мужскую дружбу.
Вместе с Клитом я въехал в лагерь, не без трепета ожидая встречи с тобой. Гнедой жеребец, которого мне выделили, имел широкую спину, и, за несколько дней вынужденного похода, я отдохнул на ней, как на скамье, обитой толстой ватой. Сторожевые на входе в лагерь встретили отряд радостными приветствиями, заметив меня в одежде с чужого плеча, интересуясь, подошли ближе. Я назвался и попросил показать палатку отца, один из молодых воинов вызвался проводить. Клит, казалось, забыл о моём существовании, перебрасываясь грубоватыми шутками с солдатами, только досадливо махнул вслед, дескать, не забудь обещанное.
Отца я нашёл сразу за палаткой, он сидел у сложенного из камней очага и поджаривал на вертеле зайца.
— Папа, — робко произнёс я. Отец сурово продолжал поворачивать вертел, делая вид, что не замечает сына. — Папа, я здесь!
— Прикажешь плясать от радости?!
— Я подумал, ты беспокоился…
— Разве я учил тебя обижать мать?! Она прислала письмо, в котором сообщила о твоём неуважении к традициям дома и неподобающем поведении. Где тебя носило почти месяц, по каким притонам ты таскался, сын, что даже с лица спал? Почему на тебе чужой плащ?
Не зная, как отвечать, дабы не вызвать ещё больший гнев, я промолчал, стоя перед отцом как нашкодивший малыш. Положение спас мой брат Полидевк.
— Гефестион! Хвала Асклепию, ты жив! Мы уже хотели жертвы приносить по твоей душе!
Добрый Полидевк не отличался тактичностью и обычно говорил первое, что приходило на ум.
— Прости, немного задержался, — пряча под плащом изгрызённые запястья, тихо пробормотал в ответ.
— Да уж немного! Сколько дней от тебя было ни слуху ни духу, надеюсь, обошлось без последствий? Кстати, Александр о тебе постоянно спрашивал, он выглядит очень обеспокоенным.
— Ты не мог бы спросить его при встрече, хочет ли он меня видеть?
— Обязательно спрошу, молодежь собирается сегодня в его палатке, празднуем успешную вылазку! Будут гетеры и флейтисты!
Насвистывая, брат проводил меня в палатку, довольно просторную и чистую. Указал на спальные ложа.
— Располагайся на моём. Я сегодня намерен гулять до утра и это… не раздражай отца, он никак не отойдёт от вчерашнего пира, скажу по секрету: Филип запустил в него яблоком!
— Яблоком? За что?
— Ты ещё маленький знать секреты мужчин! Отдыхай, отец принесёт тебе поесть.
Брат ушёл, оставив меня размышлять над тем, что предпринять, если ты не захочешь со мной общаться. Вскоре пришёл отец, молча поставил на стол чашку с похлёбкой, видимо, рабы успели приготовить её, решив, что я голодный. Толстый кусок хлеба и горячие бобы немного сгладили неприятное ощущение от встречи. Отец осмотрел мои руки и сам наложил на них повязки с ранозаживляющей мазью.
— Тебе не место здесь, — серьезно предупредил, — будет лучше, если вернешься к матери.
— Почему я не могу сражаться как Александр? Чем я хуже Филоты, о храбрости которого говорят повсюду! Я видел кровь и знаю как обходиться с мечом. Почему ты отказываешь мне в приобретении славы?
Отец побагровел и крупно задышал.
— Знаешь, как тебя назвал Филипп? Ночная девка Александра! Он это сказал во всеуслышание, удивляясь, почему ты не сопровождаешь его сына в походе!
Указав на гетер, обратился ко мне.
— «Клянусь Гераклом, у этих дам доблести больше, чем у твоего младшего, Аминтор!» Он назвал тебя дезертиром, человеком без чести, прохлаждающимся где-то, вместо того, чтобы лезть на стены проклятого Перинфа.
— Отец, — оставив похлебку, я не мог более сделать ни глотка, — сколько же тебе пришлось вынести! Прости, я заставил тебя стыдиться собственного сына.
— Позор смывается только победой, и если ты действительно полон желания исправиться, то пойдёшь завтра со мной на штурм, как простой воин. А пока отдыхай, я распоряжусь об оружии и доспехах.
Время прошло незаметно, полный решимости отличиться в первом же бою, утром я примерял новенький железный панцирь из пяти гибко соединённых пластин и простенький шлем без украшений. Собираясь на бой, отец очень ответственно подходил к подготовке собственного отряда. Ещё до рассвета он осмотрел спящих воинов, примечая состояние каждого, проверил заточку мечей и копий, велел ещё раз смазать луки для удобства их натягивания. Я везде сопровождал отца, безмолвный стоял за его спиной, впитывая основы полководческой науки. Когда заорал армейский петух, и в ответ ему отозвались рожки побудки, отряд Аминтора был уже на ногах, рабы разносили по рядам куски отлично сваренного мяса и чаши с вином. Мы подкрепились в палатке, отец досадовал на Полидевка, ещё не вернувшегося с ночного пира Александра.
— Несносный мальчишка, — бормотал он, — как этот оболтус может сражаться, если накануне гулял с гетерами? Гефестион, если этот безумец попытается взяться за меч, гони его в три шеи из отряда.
Поднимая пыль, мимо нас прогромыхали доспехами несколько разрозненных отрядов. Выстроившись в каре за границей лагеря, упёрли в небо сариссы — длинные пики с тяжёлыми бронзовыми наконечниками. Гениальное изобретение Филиппа: ощетинивавшаяся, как гигантская сколопендра, бронированная круглыми щитами, ползла македонская фаланга, сметая всех на пути; воины, стоящие позади, клали длинные древка на плечи передних и наносили удары одновременно. Словно сотни жал одновременно вонзались в неприятеля остро заточенные лезвия. Отец выехал на мышастом жеребце, держа обнажённым меч, я следовал за ним, отставая на несколько шагов. Мой конь, рыжий молоденький жеребёнок, тряс головой и плохо слушал поводьев. Отец так и не увидел Полидевка - я промолчал, заметив, как брат, покачиваясь, вернулся после трели рожка, предоставив ему самому решать: следовать за нами или нет. Построившись, наша фаланга двинулась в составе войска к стенам Перинфа. Здесь царила чёткая, и я бы даже сказал, размеренная работа: сотни катапульт, посылающих каменные ядра в стены неприятельского города, сменяя друг друга, военные машины били по Перинфу, не смолкая ни на минуту. Кроме стенобитных орудий, использовались стреломёты — огромные машины, метавшие дротики на расстояние до четырёх стадий. Такой дротик легко пробивал щит и железный доспех любого воина. Обрушившаяся восточная стена города пестрела тёмными проломами. Туда-то и устремились мы в составе нескольких небольших отрядов. Я скакал, боясь потерять из вида отца, зажав в руке, по его примеру, новенький меч. Сразу после того, как мы ворвались в пролом, то налетели на засаду из хорошо вооружённых защитников крепости. Моего коня подняли на копья, пронзив остриями брюхо: он взмыл к небесам бескрылой птицей и упал бездыханным. Кубарем скатившись с его спины, я едва не попал в самую гущу ожесточённой стычки. Кое-как протолкавшись в узком пространстве между нашими воинами, сумел выскочить на небольшую площадку, открытую с двух сторон, и сразу понял свою ошибку, когда несколько стрел засвистели буквально на расстоянии пальца от носа. Прикрываясь лёгким шитом, попытался вновь попасть в свалку у входа, но был откинут более опытными воинами. Разгорячённые боем, македонцы теснили защитников, лишённые возможности применить знаменитые сариссы: им приходилось полагаться только на короткие мечи и кинжалы, бывшие на поясе каждого солдата. Раненые с обеих сторон падали в ноги живым и многие были затоптаны без всякой жалости. Мимо пронёсся мой отец в разорванном плаще, крикнул что-то, но я не расслышал. Один из перинфян, оценив неопытность молодого воина, бросился на меня, желая копьем с ходу пронзить насквозь. Только благодаря природной ловкости, я вынырнул из-под удара и инстинктивно рубанул его мечом в плечо. О Зевс, меч достал до кости и заскрежетал по ней, враг издал душераздирающий крик и выронил копье, ещё мгновение назад нацеленное на меня, закрепляя успех, я ударил его во второй раз, чувствуя, как лезвие проходит, разрывая мягкие ткани тела. Не знаю, возможно, это было везение новичка, либо просто редкая удача, но оба раза я ухитрялся поразить незащищённые доспехами участки. Обливаясь кровью, мужчина упал. Только сейчас я смог разглядеть его лицо: противник был молод, почти как я, может быть, это был и его первый бой. Шлем скрывал почти всю голову, но я разглядел пухлые розовые губы, искажённые в предсмертном хрипе.