Напоив тебя до бесчувствия, друзья с хохотом и шутками подло втолкнули в шатёр одного из гетайров, там, ничего не подозревая о их сговоре, готовилась ко сну прекрасная Феломена. Женщина смекнула, что не просто так царевич топчется у входа, и, даже не прикрывшись, будучи обнажённой, (вот бесстыдница!), предложила возлечь с ней! Позор её роду, бесчестье мужу — ничто не остановило вероломную жену Приамуса. Она обняла тебя, целуя и шепча всякие непристойности. Говорят, эти руки знавали немало македонских юношей, и неопытными их назвать было трудно, но, как потом рассказывал Неарх, карауливший у шатра, ты выскочил оттуда очень скоро и притом совершено трезвый.
— Кажется я перепутал палатку, — только и сказал, прежде чем быстрым шагом пойти в нужном направлении.
Будучи так близко, я не переставал быть для тебя далёким, мог лишь издали смотреть, как ты водил свой отряд, как возвращался покрытый грязью и кровью, а я не смел к тебе подойти, перевязать раны, прошептать на ухо: «Александр». Надо мной довлело звание дезертира, и пока я не смыл позора, не имел права даже приближаться к тебе. Вскоре такой случай представился. Филипп решил устроить хитроумный манёвр и, желая почтить богов, заручившись их поддержкой, устроил грандиозный пир, на который были приглашены все: от первых военачальников до простых воинов. Для важных гостей в самой большой палатке было поставлено несколько богато украшенных лож, гости рангом пониже располагались на подушках и толстых покрывалах, постеленных прямо на траву. Отец наказал нам не лезть в первые ряды молодёжи и довольствоваться скромным положением сыновей потомственного аристократа, коих, к слову сказать, было великое множество. Полидевк, как только отец отошёл от нас, исчез, погнавшись за одной из девушек, и вскоре я потерял его из виду. Бродя среди веселящейся, толпы неожиданно столкнулся с Филотой. Вот что я хотел увидеть меньше всего, так это его ухмыляющуюся морду.
— Красавчик Гефестион? Какие ветры забросили тебя в лагерь? Я слышал, ты сидишь в гинекеме собственного отца и прядёшь шерстяную пряжу наравне с сёстрами!
— Твои сведения лживы, как и твои предположения. Я уже два месяца здесь.
— И чем занимаешься? Таскаешь за братом щит или чистишь его доспехи?
— Я сражался под стенами Перинфа, если не веришь, спроси наших солдат.
— Ой, прям побежал! И так понятно: папочка Аминтор, спасая твою честь, заплатит любому, лишь бы он подтвердил, будто бы ты можешь держать меч.
— Насколько я знаю, Парменион на днях добивался у царя чести для вас водить собственные отряды, предлагая, в качестве компенсации, твои услуги в спальне, или скажешь, что я снова вру?
Скандал, впрочем не получивший широкой огласки, быстро замяли, но наши слуги ещё долго передавали на ухо пикантные подробности.
Филота плюнул мне под ноги, выражая крайнюю степень оскорбления. Я вдруг заметил, что крепко сжимаю ножку тяжёлого кратера. Ещё немного, и пустил бы его в недруга. Сзади приблизился Птолемей и дружески хлопнул по плечу.
— Советую быть с Филотой полегче. Парменион — второй человек в войске Филиппа, если до него дойдёт, что ты не ладишь с его сыном, это может отразиться самым поганым образом на благородном Аминторе.
— Только поэтому я и не задал трепку этому щенку шакала.
Не желая отчитываться перед Птолемеем, твоим незаконным братом, сбросил с плеча дружественную ладонь.
Несомненно, сегодня же они не удержатся и расскажут о моём появлении, значит, наша встреча не за горами. Готовясь к непростому разговору, я, задумавшись, попал в палатку полководцев и затаился, издалека услышав звучный баритон Филиппа. Царь снова задирал отца. Судя по выговору, он был уже сильно пьян и стеснять себя приличиями намерен не был.
— Друг Аминтор! — кричал он с места, но так, чтобы слышали все. — Где твой сын Гефестион? Почему ты прячешь его, словно девственницу? Моему Александру пора выпустить борея из упругих мехов, а то он, того и гляди, взбесится, точно олень во время гона.
— Я не понимаю, причём здесь Гефестион? Разве в лагере мало достойных девушек или жен?
— Послушай меня, о достойный сын Деметрия, все беды моего сына заключаются в двух фразах: он слишком мало пьёт и не трахает девок. Ну не стоит у него на бабу, хоть ты убейся!
— Возможно, кто-то может ему помочь по-финвански?
— Да чтоб ты сдох, Аминтор, со всей своей дипломатией! К этому я и веду! Прикажи своему Гефестиону подставить зад моему Александру, глядишь чего и выйдет путное!
Филипп захохотал и громко хлопнул моего отца по спине. Все, возлежащие рядом, громкими криками восславили мудрость царя, поздравляя отца со столь лестным предложением. Весь обратившийся в слух и зрение, я впился в фигурку отца, про себя моля его сдержаться.
— Я не понимаю твоих шуток, о мой повелитель, очевидно, здесь присутствует иносказание…
— Ну и обосрал ты меня своим словесным поносом, Аминтор! Я тебе как македонец македонцу говорю: подложи сына под Александра и покончим с этим. Во имя государства и для моего спокойствия, приказываю Гефестиону распечатать меха моего сына. Дошло?!
— Это неприемлемо, прошу разрешить мне уйти!
— Куда?! Мы только начали! Сейчас принесут жареных утят, ты же любишь их, а? Мой добродетельный чистоплюй! Жри и славь меня! Эх, был бы твой Гефестион девкой, клянусь Афродитой, я бы их поженил, глядишь, мой внук тоже стал бы из благородных греков! Умел бы раздирать утку кончиками пальцев!
Я не мог более слышать оскорблений, коими царь осыпал отца. Развернувшись, бросился прочь и упал в твои объятия. Все оправдания вылетели из головы, только я вдохнул такой родной аромат твоего дыхания. Не говоря ни слова, ты поднял меня на руки и понёс, я не сопротивлялся. Наверно, со стороны мы выглядели комично: мои длинные ноги, как журавлиные лапы, вздымались острыми коленками. Возможно, кто-то и смеялся над нами, но я никого не видел, никого, кроме тебя, и ты, не отрываясь, смотрел в моё лицо.
— Люблю, люблю… — только и мог шептать, а мне казалось — ору на весь лагерь.
Как в дурманящем тумане, растворялся в своей любви и плыл туда, куда несло меня течение страсти.
— Я хочу тебя поцеловать, — донёсся далёкий теплый голос. Что я мог противопоставить ему? Ничего — только ищущие губы. О боги, первый настоящий поцелуй стал для меня открытием, не знаю, кто тебе объяснял технику, но ты вгрызся в мой рот, сплетая языки, лишая дыхания. Я распахнул глаза, не веря новому чувству, колени подогнулись, и я был готов рухнуть, если бы ты не поддержал меня за ягодицы. Ты застонал от недовольства, когда недостаток воздуха заставил ненадолго покинуть мой рот. Только сейчас я заметил, что ты, в отличие от меня, целовался с закрытыми глазами. Это было так мило, и я не удержался от улыбки.
— Мой Александр.
— Гефестион!
И больше ничего. Ни вопросов, ни оправданий. Нам не нужны были слова, даже дыхание казалось слишком грубым, оскорблением того чуда, которое родилось только что от соединения двух уст.
========== 4. Аминтор. ==========
Отношения с отцом становились всё хуже. Я искренне недоумевал: столь снисходительный к Филандеру и Полидевку, он, непонятно почему, стремился контролировать каждый мой шаг. В день нашей встречи в лагере, оставив отца на пиршестве, я заявился в палатку только под утро и нашёл его слишком трезвым и слишком злым. Не говоря ни слова, Аминтор сгрёб меня за длинные лохмы и принялся наносить удары ладонью по щекам.
— Где таскался? По чьим палатками бродил?