Я видел, как задрожали её губы, те самые, которыми ты любовался всего несколько мгновений назад. Она испугалась, но и утвердила меня в желании ещё более унизить её. Окрикнув раба, я велел установить критскую иглу посередине зала.
— Александр, мои друзья, недавно я услышал от Неарха легенду о прекрасной дриаде Эвмее, будто бы, когда железный топор дровосека коснулся ствола дерева, в котором она обитала, то, по её мольбам, ствол изогнулся, не позволяя грубому железу причинить себе вред. Сколько бы раз человек не пытался поразить гибкую оливу, ничего у него не вышло. В память этого чуда на Крите придумали танец. Ты ведь знаешь его, а, Клея?!
— Я не могу! Прошу вас, господин, сжальтесь над бедной девушкой!
Наклонившись, я прошептал, вложив всю бушевавшую внутри меня ревность в пару слов:
— Танцуй, шлюха.
Музыканты только и ждали моего знака, барабанщик и двойная флейта завели весёлый напев, который совсем не гармонировал с опасной пляской, смеясь, я подошёл к твоему ложу и сел на пол, прижавшись щекой к свешивающейся руке. Заметил, как пальцы непроизвольно сжались и слегка царапнули кожу.
Он переживает за девушку? Отлично, вот сейчас она опозорится и поймёт, насколько недостойна царского внимания!
Ты с задумчивой улыбкой ласкал меня, не отрывая глаз от танца. Двигаясь по спирали, Клея незаметно сокращала путь, словно песчинка в морском водовороте стремительно летела к центру - туда, где в свинцовой гире, установленная вертикально, покоилась смертоносная пика.
— Давай, Клея, ты сможешь! Я верю в тебя!
Орал подвыпивший Птолемей — первый в школе любитель нежных девочек, двадцатишестилетний верзила с лицом, похожим на подгорелую лепёшку. Поговаривали, будто бы он твой сводный брат. Зная Филиппа и его неразборчивость в удовлетворении тела, многие в это верили. Состояние непризнанного бастарда не позволяло ему, подобно мне, разбрасываться золотом, потому Птолемей швырял семечки граната и громко хохотал, если удавалось попасть по вертлявой ножке танцовщицы. Я специально приказал играть быструю мелодию, надеясь измотать плясунью, но она, кажется, разгадала мой замысел. С отчаяньем гибнущей серны, убегающей от горного леопарда, выделывала замысловатые па. Когда же, резко смолкнув, музыка оставила её один на один со смертоносной иглой, не дрогнула. Встав на цыпочки, прогнулась назад, точно гибкая травинка, согнулась почти вдвое, доставая кончиками пальцев пола и застыла.
О чёрная Геката и её три воплощения!
Она стояла не шелохнувшись, не касаясь острия, до которого оставалось расстояния не больше одного пальца! Я-то надеялся, что, усталая, она не выдержит и рухнет, пронзённая насквозь, я уже видел, как слуги уносят её окровавленное тело.
— Великолепное представление! - воскликнул ты и выплеснул немного вина из кратера на пол.
— Мой Гефестион, а ты мастер по организации пиршеств! Прошу, не забрасывай это дело!
На моём лице рдела горделивая улыбка, и никто не знал, насколько темны и жестоки были на самом деле мысли.
— Я желал, чтобы она тебе понравилась, заметь, поразительно гибкая девушка.
— Позови её, хочу наградить плясунью.
О нет! Неужели я должен сам подвести эту наглую девку?!
Скрывая негодование, поднялся, сопровождаемый подленьким взглядом Филоты, поправив золотую с сапфиром фибулу на плече. Помогая девушке разогнуться, излишне любезно и громко передал ей твои слова. Она смутилась, но не посмела отказаться. Через полчаса, Клея уже бесстыже пила из общей чаши, которую держал Никанор и заедала вино принесёнными со льда устрицами.
Я заметил, что ты не приемлешь, если «твоего» кто-то касается, и потому с радостью наблюдал, как прежний интерес перерастает в брезгливое презрение.
— Пусть веселятся, — выбрав момент шепнул тебе на ухо, — пошли в спальню, у меня есть для тебя подарок.
«Анабасис Кира». Сочинение Ксенофонта, в котором он описал отступление десяти тысяч греческих наёмников-гоплитов из Месопотамии на север к Трапезу после злополучной для них битвы при Кунаксе.
Отстав кубок с пивом, ты схватил привезённый из Пеллы свиток и принялся жадно читать его. Я незаметно пристроился сзади и, положив ладони на плечи, стал неторопливо массировать затёкшие от долгого возлежания мышцы, и я делал это неплохо, потому что вскоре ты устало откинулся и с нежностью посмотрел на меня.
— Филэ, ты приносишь мне много радости, я боюсь зависти богов.
— Тебе не стоит опасаться, Александр, поверь, богам не до нас.
— Откуда тебе знать? — ты враз нахмурился, и я проклял свою оплошность. — Сегодня ты подверг невинную девушку опасности! Гефестион, почему? Ты не веришь мне? Считаешь, я могу предать нашу любовь?
Вот тут я испугался по-настоящему, растерявшись, схватив твою руку и стал покрывать её поцелуями.
— Прости, прости меня, Александр! Я с ума сошёл, когда увидел, как ты смотрел на неё!
— Я созерцал красоту движений, Гефестион! О мой неистовый возлюбленный!
Поняв по смягчившемуся тону, что полностью прощён, с благодарностью вздохнул и закрыл глаза.
— Я умру, Александр, если ты разлюбишь меня!
Ты же, протянув меня на ложе, крепко обнял, и горячо прошептал на ухо:
— Готовься жить вечно, филэ.
Какая ирония, моя «вечность» продлилась всего шестнадцать лет.
========== 3.Полидевк ==========
Потом я долго учился не бояться змей. После нашей первой ссоры велел Летицию каждое утро приносить корзину с рогатой гадюкой-офис. Памятуя, как больно тебя ранил мой детский страх, оставшись в одиночестве, выпускал ядовитую гадину из плетёной тюрьмы. Покачивая над её клинообразной головкой свернутым плащом, пытался незаметно схватить сзади. Трижды меня кусали, трижды мой Летиций со всех ног бегал в Асклепион за противоядием, а я с распухшей до локтя рукой сидел с видом победителя, не отвечая на многочисленные расспросы.
Жестокая наука сокрытия физической боли под маской полного равнодушия очень пригодилась мне впоследствии.
Вскоре пронёсся слух о новом походе Филиппа на юг Пелопоннеса, под стены независимых городов-государств. Как и раньше, в такие дни, ты просто не находил себе места, забросив лекции, часами пропадал на охоте. Уходя высоко в горы, мы выбирали крупную добычу: в основном это были серые горные козлы, иногда, если повезет, поднимали выводок кабанов. Лошади, привычные к каменистым дорогам, невысокие и лохматые, сноровисто перебирали коротенькими ножками, доставляя нас в самые непроходимые лесные чащи или на пологие пустынные склоны.
— Гефестион, — говорил ты мне, отъехав на безопасное расстояние от прочих охотников, — разве это справедливо, что мой земной отец захватывает одно государство за другим? А я сижу у ног Аристотеля и выслушиваю его скучнейшие метафизические умозаключения. Глядишь, к тому времени, когда я взойду на трон, мне не придётся даже взяться за меч!
— Не волнуйся, Александр, — мой успокаивающий тон и нежный взгляд действовали на тебя как глоток родниковой воды в жару, — мир не так мал, как нам объясняет Никандор. Есть ещё Персия, Индия, есть великая Аравия, Скифия, Истоки Нила. Одно дело сражаться с заранее известным противником, и совсем другое — отправиться в неизвестность и покрыть себя доблестью победы.
— Ты же поедешь со мной туда?
Я потупился и тихо прошептал:
— Зачем спрашивать, если ответ известен?
Подъехав совсем близко, так, что бока наших лошадок соприкоснулись, ты притянул меня и, целуя в щеку, пообещал:
— Мы обязательно прославимся, филэ, а после смерти, как Ахиллес и Патрокл, отправимся на острова блаженных.
— Неплохо звучит, Александр, но перед этим ты пообещал мне весь мир, я жду своей доли!
Наконец ты рассмеялся, и думы о победах отца немного отступили. И всё же, по многим признакам, мы догадывались, что учение подходит к концу. В последнее время все жили в предвкушении перемен. Сыновья Пармениона, лучше остальных осведомлённые о планах царя на наш счёт, многозначительно хранили молчание, они только усмехались на наши тревожные вопросы. В один из вечеров, призвав меня к себе, ты спросил: