Элоиза закончила раньше и вприпрыжку, как горная козочка, покинула Питомник. Сегодня вечером должен позвонить Эрванн. Я еле волочу лягушачьи сапоги по земле: могу ли я всё простить собственной маме? Она бы мне хоть деньжат подкинула, чтобы я купила себе приличную пару обуви.
По идее она должна пополнять мой банковский счёт пятого числа каждого месяца, но в последний раз делала это год назад. С тех пор я прошу денег, когда они мне нужны. Несколько евро сюда, на сэндвич, пару евро туда, на лак вишнёвого цвета. С обувью всё гораздо сложнее. Я знаю, мама это не нарочно и не из жадности. Только вот она постоянно забывает снять наличку. А я «всё ещё слишком маленькая, чтобы иметь банковскую карту». Единственная «слишком маленькая» во всём лицее.
Что же касается моего отца, там всё ещё проще: он просто не понимает, зачем нужны туфли. Настолько, что его собственные видели, пожалуй, Первую мировую войну.
От одной только мысли о прогулке с Изидором всё внутри переворачивается. А вот, кстати. Ему я точно не прощу. Ни трусость перед каждой проходящей мимо собакой, ни растрёпанный хвост, ни запах из пасти, будто там сдох хорёк. Непростительно.
В очередной раз возникает навязчивая идея не возвращаться домой. Я слоняюсь наугад по улицам, любуюсь зданиями, балконами с блестящими узорами, представляю людей в этих квартирах. Нас так много: живём, прижавшись друг к другу, думаем, что наше существование важнее всех остальных. Не обращая внимания на урчание в животе, я гуляла, влекомая светящимися окнами, словно мотылёк, что летит на голубой свет, чтобы — кррр-ззз — сгореть. Я рассматривала, придумывала, шёпотом описывала видимую часть интерьеров: вот тут огромный гобелен во всю стену («а этот взрыв гусиного помёта символизирует интеллектуальное падение западного общества»), а вон там лампа в гостиной (подпись: тётушка Клод, 99 лет, мастер папье-маше). Какова жизнь, когда ты можешь себе позволить покрыть целую стену разводами цвета хаки? Тут живот снова заурчал.
Я оглянулась вокруг в поисках открытой булочной.
И вдруг…
И вдруг сердце оторвалось от грудной клетки и разбилось на мелкие кусочки прямо на асфальте.
Я могла сколько угодно тереть глаза, но перед ними предстала чистая правда. Не зная, что делать, потеряв способность дышать, я подпрыгнула на месте, развернулась и бросилась бежать с лёгкостью гиппопотама в лягушачьих сапогах.
Перед глазами всё плыло.
Я бежала наугад от налипшей на веки картинки.
Он меня не видел.
«Он» — мой папа.
Мой страшно занятой папа, просиживающий штаны в кофейне.
Мой папа, целующий взасос женщину.
И эта женщина не моя мама.
Глава третья
Убаюканная буйной морской волной, Дебора хочет умереть
Было уже восемь часов вечера, когда я наконец то решилась открыть ворота у дома, в трёхсотый раз напрасно вытерев влажные ладони о джинсы — у меня будто фонтан под кожей бил.
Что теперь?
Лестница поглотила меня: чем выше я поднималась, тем медленнее шла, ведь каждый шаг приближал меня к маме.
Что это была за женщина? Брюнетка с потрясающими кудрями до самых лопаток… Но кроме того?
Я задыхалась, но не от высоты: шесть этажей обычно не проблема. В этот же раз они встали мне поперёк горла.
Я не хочу видеть маму.
— Привет, мамуль! Как прошёл твой день? — ЛИЦЕМЕРКА.
— Мама, я сегодня видела, как папа ворочал языком во рту другой женщины. — СЛИШКОМ ПРЯМО.
— Мам, давай немного поиграем с образами. Представь себе, что вдруг застала одного из друзей за изменой. Так вот: ты расскажешь своей подруге, что ей наставили трёхметровые рога, вроде тех, что растут на голове у канадских лосей? — НИЧТОЖНО, УНИЗИТЕЛЬНО, НЕИСКРЕННЕ.
— Мамочка, дорогая, у меня для тебя плохая новость. — ГВОЗДЬ В ГРОБ СЕМЕЙНОГО СЧАСТЬЯ.
Карты вскрыты: ничто не будет как прежде. Уж точно не я.
Добравшись до четвёртого этажа, я оперлась о перила, вслушиваясь в тишину лестничной клетки — кажущуюся тишину, разбавленную тысячей звуков домашней возни, — как вдруг зазвонил телефон.
На экране: «Мамочка».
Едва переведя дыхание, я ответила:
— Почти дома… Меняю сумку на Изидора!
Заскрипела наша дверь, и я отчётливо услышала глупое пыхтение бродяги. Пройдя последние несколько метров, я чмокнула маму в бледную щёку, протянула ей сумку и начала спускаться.
— Я варю макароны, будь дома через десять минут!
— Ок!