– Спокойно, Эдя, если выйдем отсюда живыми, прихватим одного такого, бутылку ему в очко засунем, да и тюкнем по донышку камушком. Пускай к своим в деревню пешком идет.
Эдя расплылся в улыбке.
– Что, свини, щеритесь... – заметил его возбуждение прибалт.
Пленники опустили глаза, чтобы, не дай бог, выражением не выдать собственного настроения. Прозвучала команда, и их повели обратно в селение. Эдик еще не знал планов своего товарища, но невольно заражался настроением, словно от того исходили невидимые волны. Да и походка у товарища как будто изменилась. Тверже и уверенней стала.
– Тебя как зовут-то? – спросил он и сам удивился: почти месяц вместе, а так и не узнал имени старожила. Впрочем, тот ни разу не выразил желания познакомиться. У старожила же были собственные соображение, по которым он не представлялся, не говорил о родине и близких. Но теперь решил сказать.
– Николай.
– Откуда?
Николай помедлил, словно взвешивая про себя, говорить или нет. Решил, можно.
– Москва.
– Вот это да... Мы ж земляки! Я из Владимира.
– Земляки, – хмыкнул Николай. – Скажи еще – родственники.
– Нет, в самом деле. У нас в полку чуваши, башкиры, Пермяки, из Владика даже. Ближе тыщи верст никого. Один попал. А ты все равно что наш, владимирский.
В этом была определенная логика.
На ужин дали по миске макарон со свиной тушенкой. Оба раба не знали, откуда у хозяев появилась тушенка, но догадывались, что так распорядился хозяин – кормить как следует. Кому нужны на строительстве укреплений доходяги? А тушенку, скорее всего, отбили у наших. Умные снабженцы еще в афганскую войну придумали снабжать наших бойцов свининой, чтобы те не выменивали у местного населения продукты на тряпки и дешевую электронику. Чтобы не было фактора общения.
Поели. Николай достал в углу из-под тряпок консервную банку.
– Слушай, покажь, чего там у тебя, а? – попросил Эдик.
Николай отогнул крышку и выпустил на ладонь сороконожку. Поднес к слуховому окну. Насекомое приподняло переднюю часть туловища, помахивая в воздухе десятком лапок.
– Цирк. Приветствует? – удивился Эдик. – А я ночью все думал, чего ты копошишься. А это вона что...
– Я с ней уже третий месяц. У бывших хозяев сырой подвал был, я и прихватил. Кто знает, где и с кем окажешься. Если бы и ты сдвинулся, с кем говорить?
– И не подохла тварь...
– Я ее на теле перенес. Весной шли, еще снег был, думал – замерзнет. Сунул под рубаху. Она все дорогу тихо просидела не шевелясь. А могла бы защекотать... – хмыкнул Николай.
Сороконожка освоилась в свете заходящего солнца, скудный луч которого на излете пробился в маленькое слуховое окошко подвала. Поползла по запястью, и снова перед ней встала дилемма – под фуфайку или сверху. В этот раз выбрала под.
– А теперь, Эдик, слушай меня внимательно. Артиллерию слышал? Гаубицы долбят. Не иначе сто пятьдесят вторые. Значит, идет крупное наступление. У этих такого калибра отродясь не было. Они, засранцы, реквизировали зенитки из бывшей противолавинной службы и рады были до обсеру. А это наши. Вывод – наступление. Если хорошо им задницы поджарят и правильно техникой распорядятся, могут на плечах верст двадцать махануть. Теперь смекай: если здешние запаникуют, нас всех тут положат, кто истощен и идти не может. С ногами у меня туговато. Ты за две недели еще не все растерял, а мне большой переход сразу в цепочке не осилить. Значит, по дороге грохнут. Сегодня мой день. Наш. Пойдешь со мной?
– Спрашиваешь, столица...
– Не хорохорься. Если нарвемся на шибко религиозных – кранты, если из нашего села – тоже кранты. Одна надежда на чужих. Захотят ли взять? Вот в чем вопрос.
– А если вообще к своим выйдем?
– Это только в кино бывает. Не кисни. Один шанс все-таки есть. На него и надейся. Но уж лучше в поле или в горах и на свободе пулю схлопотать, чем колуном от неумытого рыла по башке получить.
– Или чтоб тебе пилили... – тихо согласился Эдик.
– Это особый разговор. Она у меня первая в списке.
Николай оторвал крышку консервной банки, пошарил в карманах и достал два камня, которые подобрал еще на рытье окопов. Один дал Эдику.
– Разогни шов и заточи края, – кивнул он товарищу.
– Они ж и так острые...
Николай усмехнулся:
– Знаешь, как раньше ворье делало? Возьмут монетку, расплющат ободок с одной стороны и заточат так, что не хуже бритвы. Сумку или карман располосовать – раз плюнуть. Если засыпался, урони монетку, и никто внимания не обратит, монета и монета валяется. Мало ли. А с бритвой возьмут – вот тебе и применение технических средств. Даже медяки точили. Металл мягкий, но с умом выправить, и на один-то раз хватит, а больше и не надо. Выбирали же. Не попусту чиркали.
– И откуда ты все это знаешь? Сидел?
– Я – нет, а двор наш через одного с этой гостиницей пятизвездочной познакомился... Ладно. Часа через два уснут, я начну в люк барабанить. На двор попрошусь. Тут мы и начнем.
– А выпустят?
– Если бы в яме сидели, ни за какие коврижки, а мы, считай, под ними, дома. Скажу – понос прошиб. Охота им нашу вонь нюхать.
– А потом куда?
– Потом по жопе долотом...
– Я серьезно. Местность незнакомая. Под тентом везли.
– За сортиром у них проволока ржавая вся. Ее руками порвать можно. Порвешь и дуй между заборами. Там у них водосток. До холма. Дальше не суйся. Мины. И меня жди. Я поведу.
– Через мины?
– Я и ставил... Вот, браток, почему мне первая пуля. Ни за что не поменяют и в живых не оставят.
Замолчали. Слышно стало только дыхание да поскрипывание жести о камень. Метал затачивали до бритвенной остроты.
Самый томительный час провели в молчании. Эдик хотел было поделиться собственными мыслями, но Николай грубо оборвал его. Пусть каждый перед этим моментом, перед моментом «или – или», подумает о своем. Впервые за много месяцев раб позволил себе вспомнить...
Речка Крапивка. Солнце. Шмели над луговыми цветами. Он с братом и отцом на берегу. Отец объясняет им, почему нужно подходить к воде очень осторожно – голавль. Рыба в летнее время охотится на насекомых, неосторожно приближающихся к кромке воды и неба.
Да. Для них все, в чем они живут, небо, будь оно и полтора метра от земли. А на самом деле, вдумайся, для птиц оно одно, для насекомых третье, а человек даже в космос вышел. Теперь это тоже его небо... Зачем немытым космос?.. Какая там Урга – территория любви?.. И они легли на землю и подползли под невысокий бережок. Осторожно взмахнули удочками без поплавков, на крючки были насажены кузнечики. И забросили. Кузнецы, распластав крылья по воде, крестами уносились по течению... И вдруг – бац! И кузнеца утащил жадный рот. Не моргай, подсекай...
Николай вспомнил то летнее утро, отца, брата в позорной панамке, за которую их всегда во дворе дразнили, и ему стало до боли его жалко. Расправились ли с ним? О могуществе этих людей, по вине которых он оказался здесь, Николай догадывался и ничего, кроме глухой злобы, к ним не ощущал. Все чувства на уровне насекомого: позволил себе посягнуть – получи. Получат.
Прошел еще час. Николай пошевелился. Сразу же встрепенулся Эдик.
– Пора?
Эдика трясло.
– Дай руку, – попросил Николай, и Эдик протянул.
Николай перехватил ее за запястье, взмахнул крышкой. Эдик попытался вырваться.
– Если дернешься, пропадем. Не стучи зубами. За километр слышно.
Он поднялся на две ступени и тихонько постучал по крышке люка.