— Рис?!
Тревога, прозвучавшая в голосе Шарлотты, заставила меня поплыть обратно к берегу, рассекая воду мощными гребками. Когда я достиг отмели, она стояла, повернувшись лицом к лесу. Пистолета в ее руках, однако, не было.
— Я тут, — тихо произнес я, лишь на мгновение остановившись, чтобы надеть чистые штаны.
— Не шумите. Не хочу спугнуть его.
Я подкрался ближе и посмотрел на нее, оказавшись сбоку.
Шарлотта повела подбородком:
— Вон там.
Я проследил взглядом в указанном направлении и увидел темную тень на окраине леса. Тут же расслабившись, я свистнул:
— Ко мне, bach! Сюда.
Поджарый голенастый пес вышел из леса и с опаской уставился на нас. Густая черная курчавая шерсть была полна репьев. Он сдержанно повилял обрубком хвоста.
Я опустился на колени и спокойно заговорил с ним, поняв, что обращаюсь к нему на валлийском, только когда Шарлотта спросила:
— Что вы ему сказали?
— Что он симпатичный парень и здесь ему ничего не грозит. Мы не желаем ему зла.
Пока мы говорили, пес приблизился. Я протянул к нему руку, и это стало решающим фактором: он преодолел остававшееся между нами расстояние бегом. Пес прижался мордой к моей ладони, а потом, отодвинув руку, уткнулся головой мне в грудь.
— Бедняжка! — Шарлотта присела на корточки и нежно погладила его по спине. — Господи боже мой! У него тут пол-леса в шерсти запуталось. Интересно, откуда он взялся? Под всеми этими колючками и листиками он вроде бы пудель.
— Так и есть. — Я прощупал его спину от загривка до хвоста, осмотрел лапы. — Ран нет. Похоже, он в хорошей форме, если не считать того, что голоден и нуждается в уходе.
Я обхватил ладонями его морду и поднял голову, чтобы осмотреть зубы. Он покорно стоял, не демонстрируя ни малейшей агрессии или неловкости. Зубы у него были в отличном состоянии, и я прикинул, что ему лет пять-шесть. Прозрачно-карими глазами он смотрел на меня с непреходящими мудростью и терпением, присущими собакам. Я почесал ему за ушами, и он, прикрыв глаза, положил голову мне на руку.
— Ну что ж, если вы разведете огонь, я отправлюсь ловить ужин для нас троих.
Оба — и Шарлотта, и пес — заулыбались. Я извлек чистую рубашку, надел ее, застегнул и заправил в штаны. Молодая женщина собрала свою мокрую одежду, разложенную на камне, и, прихватив также мои вещи, лежавшие на траве, похлопала по ноге:
— Пойдем, псинка! Нам надо придумать для тебя имя.
Пес смотрел то на меня, то на мою спутницу, бил хвостом по земле и скулил.
— Иди, иди с ней, — сказал я. — Я не против.
Он пустился вслед за Шарлоттой.
Когда я вернулся к нашему лагерю с пятью сазанами, посреди расчищенной за грузовиком площадки пылал костер. Мокрые вещи свисали с боковых зеркал машины, а женщина и собака ждали меня у огня. Шарлотта взяла гребень, которым причесывалась, и выдирала им колтуны и репьи из шерсти пуделя. Он расслабленно лежал на боку, выставив вверх выпрямленную заднюю лапу. По ходу работы женщина напевала себе под нос, и я залюбовался этой парочкой.
Слушая, я занимался костром, потрошил и чистил рыбу, а потом вдруг вспомнил мелодию:
— Пуччини?
Шарлотта посмотрела на меня, и, глядя на ее лицо, обрамленное волосами, я невольно отметил, как она красива: шелковые пряди, темные глаза и лучезарная улыбка. Доверять я ей не мог, но устоять перед ее красотой был не в состоянии.
— Так вы — знаток оперы?
Пес положил лапу ей на бедро, требуя, чтобы она не прерывала своего занятия. Теперь, когда его избавили от самых страшных колтунов, он больше походил на избалованного домашнего любимца, чем на бездомное животное.
— Как-то раз на Nadolig, это Рождество по-нашему, отец подарил матери граммофон. Вот она любит оперу, а мне нравится далеко не все. Порой звучит так, как будто завывает cyhyraeth.
— Cyhyraeth?
— Это дух, который вопит и мечется над будущим покойником.
— Вроде банши?
— Так и есть. У ирландцев — банши, а у нас, валлийцев, — cyhyraeth. Некоторые оперы уж больно похожи на звуки, производимые духами.
Она засмеялась, откинув назад голову и обнажив изящную линию белой шеи.
Мне захотелось, чтобы она снова засмеялась, и я добавил:
— Летом, когда окна по вечерам были открыты, граммофон моей матери наводил ужас на соседей.
Усилия были вознаграждены. Пудель, недовольный новой заминкой, вздохнул, поднялся и пошел исследовать рыбу. Я почесал его за ухом:
— Ты свою долю тоже получишь, малыш.
Шарлотта вытерла глаза.
— Если говорить о завываниях cyhyraeth, то один из моих любимых композиторов — Вагнер, — говорила она уже без смеха. — Но, когда напеваешь его музыку, она звучит не так уж мирно. И мне очень трудно не осуждать его за то, что он немец.