Я встал на колени рядом с ними и поймал руку слепого.
— Забирайтесь ко мне на спину. — Я глянул на другого раненого и и показал на свою спину: — Он должен залезть мне на спину.
Раненый быстро заговорил со своим слепым товарищем, и тот последовал его указаниям, судорожно нащупывая путь. Я поднял другого мужчину на руки, закряхтев под тяжестью двух тел. Неуверенным шагом я двинулся в направлении лестницы, однако дым к тому моменту стал настолько густым, что я ничего не видел в метре от себя. Тлеющие угли сыпались нам на головы, огненное чудовище прогрызалось через потолок все ближе и ближе.
Потом раздался отчаянный вопль, и у меня под ногами провалился пол: с крыши на нас упала горящая балка.
Завывания пожара слились с криками, и я не могу утверждать, что в этом хоре не было моего собственного вопля. Я грохнулся этажом ниже, от жесткого приземления у меня вышибло дух и на секунду потемнело в глазах.
Я с трудом поднялся, мне казалось, что я дышу огнем. Из глаз потекло, и я тщетно пытался их вытереть. Рубашку, прикрывающую лицо, сорвало, пока я летел вниз.
Сквозь крики я услышал звон и обернулся. При падении меня отбросило в сторону, также как и раненого, которого я нес на руках, но слепой принял на себя всю тяжесть горевшей балки. Придавленный ею, он оказался в ловушке, и огонь уже разгорелся до такой степени, что вытащить его стало невозможно. Языки пламени лизали и впивались в его плоть, словно взбесившийся зверь. Он извивался и кричал в агонии. Я вытащил люгер и точным выстрелом положил конец его мучениям.
Потом я сгреб другого раненого и перекинул его через плечо. Он обмяк, и мои ноги подкашивались под его весом. Краем глаза я заметил лестницу и поплелся к ней, заставляя себя бежать, потому что потолок над нами уже скрипел и стонал. В тот момент, когда я ринулся к ступенькам, третий этаж обрушился, и мы кубарем скатились вниз.
Повсюду был дым, густой, как туман. На какой-то миг показалось, что он пожелтел и сквозь вопли ада над головой завыли летящие снаряды.
«В укрытие!» — попытался закричать я солдатам в траншее, нащупывая противогаз, но горло болело так сильно, что я не смог выдавить ни звука.
Острая боль пронзила руку, и я очнулся. Когда боль вернулась, я понял, что в меня впились зубы, меня схватили и пытаются тащить. Отто.
Я поднялся на колени, ощущая непривычную легкость в голове, и схватил раненого за шиворот. Я пополз сквозь дым, волоча его за собой. Пудель подталкивал меня в нужном направлении, гавкая прямо в ухо, пока струя чистого воздуха не обожгла мне легкие. И тут же чьи-то руки подняли меня и отнесли подальше от разрушенной больницы.
— Пропустите! Пропустите! — вновь и вновь слышался женский крик, пока меня уносили прочь от здания и укладывали на траву под деревом.
Заботливые сильные руки перекатили меня на бок и стучали по спине, пока я пытался откашляться. Когда я перестал задыхаться и сумел вздохнуть, те же руки уложили меня на спину и влажной мягкой тряпкой стерли сажу с лица. Отто вылизывал мои руки.
Я сощурился, глаза распухли и слезились. Я не мог разглядеть лицо, нависшее надо мной, но узнал волосы цвета меда и изящный изгиб подбородка. Мне хотелось разгладить складку между бровей, но, прежде чем я дотянулся до нее, моя рука упала, и я потерял сознание.
X
24 августа 1941 года
Дорогой отец!
Людей хватали прямо на улице и уводили как заложников.
Позавчера какой-то коммунист застрелил в метро немецкого офицера.
Как будто люди решили предоставить свое оружие партизанам.
Но за это придется дорого заплатить.
В случае новых убийств немцы угрожают расстрелять всех заложников.
На улицах Парижа становится все опасней.
Анри
Я без труда обнаружил его в полевом госпитале. Он и лежа выделялся огромным ростом, и у него в ногах пристроился пудель, который вытащил его из пожара.
В соборе царила суматоха: американские солдаты и французские медсестры метались, оказывая помощь раненым и успокаивая растерянных и испуганных погорельцев. Петляя между коек, я добрался до него. Пудель уставился на меня, и я заговорил с ним спокойным голосом. Замечательный немецкий пес, не такой крепкий и мощный, как мой шнауцер, но поджарый и сообразительный. Я почувствовал тяжесть ошейника Герхарда и портсигара у себя в карманах.
Я протянул пуделю руку, но он не стал ее обнюхивать. Он не сводил с меня глаз, и я осознал, что мой план зависит не от того, заметят ли меня медсестры и солдаты, а от того, позволит ли добросовестный пес-сторож забрать своего хозяина. Я дождался, когда уйдет женщина, но не взял в расчет пуделя. Только варвар нанесет вред животному, так что я срочно внес в план поправки и принялся рассматривать мужчину.