Ее лицо исказила мучительная гримаса, и мне расхотелось продолжать расспросы.
— Вы вели себя очень смело.
— Целых четыре года я перевозила пленных из лагерей в госпитали. А когда люди выздоравливали, мне приходилось возвращать их в ад, где они были обречены голодать, гнить и умирать. — Шарлотта сглотнула. — Вплоть до осени сорок второго я прятала картины и небольшие скульптуры под фальшивым полом в кузове. По пути я встречалась с… — Она отвела взгляд в сторону. — Я встречалась со связным. Он и его товарищ забирали груз и транспортировали его дальше, к тайному убежищу.
Я оперся локтями на колени и потер подбородок. Меня поразил осторожный тон Шарлотты и то, как она избегала смотреть мне в глаза. Ее связным был Оуэн.
— А что произошло в сорок втором? — без нажима поинтересовался я.
— Однажды мои связные не вышли на контакт. К тому времени участвовать в подпольном вывозе экспонатов стало очень опасно. Другие люди, храбрее меня, готовы были продолжать это дело. Но я знала, что сломаюсь под пытками, если попаду в лапы к немцам, поэтому решила дальше не рисковать.
Несколько долгих мгновений она сидела молча. Тишину нарушало лишь сопение Отто.
— Хочу попросить вас кое о чем, — наконец проговорил я.
Отсутствующий взгляд потух, и Шарлотта вопросительно взмахнула ресницами.
— Поиграйте для меня.
Ее лицо осветилось улыбкой, словно цветок под теплыми лучами солнца:
— Ну конечно!
Она повернулась лицом к клавишам, а я закрыл глаза и слушал, как ее пальцы извлекают из инструмента звуки музыки.
С востока деревню окружали крутые утесы. Когда мы повернули на узкую аллею, отходившую от главной дороги, Шарлотта дотронулась до моей руки:
— Рис, посмотрите туда.
Я прищурился: под лучами утреннего солнца на склоне утеса темнела массивная, величиной с собор, пещера. У входа, сливаясь со скалой, стояла часовня.
— Великолепно… — выдохнула моя спутница и вытянула шею, чтобы как следует рассмотреть постройки.
К входу в часовню вели каменные ступеньки, высокие, крутые и узкие. Мы взбирались по ним, стараясь держаться подальше от краев.
Внутри часовни было довольно тесно, и я зажег фонарь, осветив помещение. Гобелены истрепало время, фрески на стенах выцвели настолько, что различить изображенных на них святых, мадонн и пророков было практически невозможно. Молельные скамейки покрылись слоем пыли. Здесь уже долгое время никто не бывал.
Выйдя из часовни, я безуспешно попытался разглядеть внутреннее пространство пещеры. Слабый свет моего фонаря не проникал в темные глубины подземелья, несмотря на выгодную точку обзора.
— Никогда не видела ничего подобного, — проговорила Шарлотта. — Как думаете, она далеко уходит?
Я посветил на сводчатый потолок над нами. Скала была сплошной, и пещера вела вглубь нее.
— Стоит выяснить.
Мы спустились по ступеням и вошли в пещеру. Подобие тропинки уводило нас все дальше к сердцу утеса. Вечером лучи закатного солнца осветят подземное царство. Мы добрались до каменного обвала в глубине просторной каверны, и здесь без фонаря было не обойтись.
В старом обвале обнаружились грубо вырубленные ступени. Шарлотта подняла руку и скомандовала Отто:
— Место, мальчик! Не хочу потерять тебя там, внизу. Место! Bleib!
Пес протестующе заскулил, но покорно ждал, пока мы карабкались по необтесанным ступенькам. По мере подъема потолок становился все ниже, и стены смыкались, выводя нас к высокому естественному карнизу в следующей пещере.
Там было прохладней, в темноте слышалось, как где-то капает вода. Абсолютную черноту нарушали только слабый свет у нас за спиной и зыбкий луч фонаря.
Гнетущая атмосфера давила на меня, я закрыл глаза и почувствовал, как колотится в груди сердце. На лбу выступили капельки пота.
— Рис?
Голос спутницы заставил меня очнуться, и я открыл глаза, медленно дыша через нос. Стоя у входа, я посветил во вторую пещеру, и Шарлотта охнула. Каверна уходила внутрь скалы от обрыва, где мы стояли, и разветвлялась на спутанные лабиринты. Над нашими головами раздалось хлопанье крыльев; Шарлотта в испуге уткнулась мне в плечо.