— Садитесь, пожалуйста.
Она села за стол, а мы с Шарлоттой пристроились на стульях напротив. Матушка Клеманс поставила лампу на край стола и подкрутила фитиль. Она уставилась на меня:
— Поразительное сходство.
— Так и есть.
— Хотела бы я вас чем-нибудь порадовать, но если вы ищете сына, то его здесь нет.
— Однако вы сказали, что слышали, где он находится.
Она молитвенно сложила ладони:
— Нам сообщили, что его схватили и держат в гестапо.
Стул подо мной заскрежетал, когда я вскочил и отошел в сторону. Я потер шею.
— Где? Когда вы об этом узнали?
— Пять дней назад. По рации нам сообщили, что он в Лионе.
С нарастающим отчаянием я посмотрел на Шарлотту.
— Мы знаем, чем он занимался.
Матушка Клеманс поднялась и взяла со стола лампу.
— Тогда я должна вам кое-что показать.
Она провела нас по внутренней галерее в другую часть церкви.
— Под криптой есть тайная комната, — объяснила она, спускаясь по каменным ступенькам винтовой лестницы. — Мы держали их там, пока Оуэн и Северин готовили безопасный транспорт.
Прохладный склеп освещала только лампа аббатисы, а тишину нарушали лишь наши шаги. В стенах были вырублены арки. Одни служили гробницами, в других, как в витринах, хранились человеческие останки. Аббатиса подвела нас к последнему склепу — глубокому, вмещавшему с десяток черепов. Она начала передвигать их. Шарлотта в ужасе отшатнулась.
— Они не станут возражать, верно? — сказала матушка Клеманс, сгребая черепа на одну сторону и забираясь в образовавшуюся нишу. Она толкнула заднюю стенку, казавшуюся сделанной из камня, и исчезла в темноте. — Будьте осторожны. Тут небольшой выступ перед ступеньками и поверхность неровная.
Шарлотта взглянула на меня:
— Справитесь?
— Должен.
Я подсадил ее в проем и, склонившись, держал за руку, пока она не перепрыгнула на ту сторону склепа.
— Стою на твердой земле, — сообщила она.
Я последовал за ней, обдирая о камни плечи. Пока полз, желудок и легкие сжались в комок, лоб покрылся капельками пота.
Склеп был сооружен с целью скрыть узкую винтовую лестницу, которая уходила во мрак. Когда я спрыгнул с метровой высоты выступа на ступеньки, аббатиса уже спускалась по лестнице. Шарлотта, ждавшая несколькими ступеньками ниже, потянулась, схватила меня за руку, и мы последовали за настоятельницей. Стены были настолько узкими, что мне приходилось протискиваться боком, и только крепкая ладонь спутницы удерживала мое трепыхавшееся сердце в груди.
К моему облегчению, ступени наконец закончились, приведя нас в бывшую часовню. От увиденного там я замер как вкопанный. Дыхание перехватило, и вовсе не из-за тесноты. Шарлотта сжала мои пальцы и побледнела.
— Боже мой… — прошептала она и посмотрела на меня широко распахнутыми потемневшими глазами.
Аббатиса переводила взгляд с меня на Шарлотту. Между бровей у нее появилась складка.
— Вы ведь сказали, что знаете про сеть Оуэна?
Я открыл рот, но не издал ни звука. Думал, что знаю, да. Но перед нами предстали не произведения искусства и не чемоданы с семейными реликвиями.
Из темноты на нас смотрели девять детей.
XIII
8 апреля 1942 года
Дорогой отец!
Теперь мы все должны носить с собой документы.
Все, кому исполнилось шестнадцать.
Думаю, ничем хорошим это не закончится.
Анри
По их лицам я понял, что именно они нашли в пещерах. Глаза у женщины, бледной как полотно, были широко раскрыты и потемнели. Лицо мужчины помрачнело и застыло. Монашка, которую он вынес оттуда на руках, выглядела так, будто не протянет и до утра.
Как только они скрылись из виду, направившись на ферму, где остановились накануне вечером, я сам исследовал пещеры. Из-за подземной реки там было влажно. Совершенно неподходящее место для картин. Художник-любитель, пусть и не лишенный таланта, в искусстве Оуэн смыслил мало. Он просто хотел внести свой вклад в войну, помогая евреям.
Углубляясь в лабиринты все дальше, я ухмыльнулся. Внести свой вклад. Отдельные личности — капли в океане бытия. Меня никогда не переставало забавлять тщеславное стремление этих энтузиастов отдать жизнь ради великого дела.
Я никогда не обманывался на сей счет. Мое имя будет забыто, стерто из памяти, возможно, еще до того, как меня не станет. Ничто не вечно, кроме искусства.