К тому времени как я достиг хребта к северу от пика Белой Лошади, солнце начало склоняться к западу. После пути, который я проделал сгорбившись, спина болела, а уши и пальцы застыли на ветру.
Я разогнулся, выпрямляя спину, потирая руки и до боли в легких вдыхая чистейший воздух. На мгновение показалось, что я стою на вершине мира, распростершегося у моих ног, и существуем в нем только я да ветер. И не было ни прошлого, ни будущего. Было только здесь и сейчас. В этой пустыне, закрыв глаза, я дышал глубоко и свободно.
А потом я открыл глаза и обернулся. Вдалеке маленькими фигурками маячили Шарлотта, Отто и дети. Я помахал им, показывая, что добрался до цели.
Веревка кончилась, и ее конец болтался позади меня. Наматывая ее на локоть, я смотрел на восток. «Смотри на воду». Вот она, как и написал Оуэн: чистейшая сине-зеленая водяная гладь озера, блистающая на солнце.
XIX
16 февраля 1943 года
Дорогой отец!
Немцы требуют, чтобы все мужчины в возрасте от двадцати до двадцати трех лет отработали по два года на военном производстве — тут, во Франции, или в Германии. Они объявили обмен:
«Присылайте молодых, и мы вернем из Германии стариков и больных военнопленных».
Не очень-то приятно осознавать, что жертвуешь одной человеческой жизнью ради другой.
Мы с Шарлоттой обвязали каждого из детей вокруг пояса, оставив немного свободной веревки между узлами. Сами мы устроились на концах связки.
Я подтянул потуже лямки рюкзака с Симоной, а Шарлотта укрепила переноску с малышкой.
— Готова?
Она кивнула.
Я свистнул пуделю:
— Вперед, bach. Иди первым.
Поставив лапу на скользкий склон и не почувствовав сцепления, он нерешительно топтался на краю ледника. Тогда я опустился на колено и положил пуделя себе на плечи. Он заерзал, устраиваясь поудобней.
— Напомни детям, что идти можно только по моим следам.
Мы неспешно пересекли ледник. Никаких неприятностей не случилось, и мы благополучно поднялись на вершину Белой Лошади, приблизившись к безопасной Швейцарии.
Озеро состояло из двух больших бассейнов, разделенных с севера каменистым выступом. Оно располагалось в высокогорной долине, защищенное скалистыми пиками. От берегов верхней части озера нас отделял крутой каменистый склон. Пришлось нести Отто на плечах и не отвязывать маленьких подопечных от веревки.
По насыпи мы прошли тем же манером, как и пересекали ледник: спускались по склону по диагонали, а не прямо вниз. Несколько раз кто-то из детей оступался, вскрикивая от испуга, когда земля уходила из-под ног. Но благодаря соединявшей нас всех веревке, мы с Шарлоттой всякий раз предотвращали падение.
Мы достигли каменистого берега озера, когда солнце у нас за спиной начало садиться. Я поставил Отто на землю и освободил детей от веревочных пут.
Дальше путь лежал по кромке между валунами. В это время года воды было немного, а выступ, разделявший озеро на две части, весь зарос соснами. На этой стороне горы ветер не так свирепствовал, но по мере того, как росли тени, воздух становился прохладней.
От ветра отчасти спасали деревья. Пока Шарлотта устраивала детей на ночлег, мы с Отто пошли по едва заметной тропе вдоль хребта, огибавшего южную границу нижней части озера.
«Смотри на воду». Я не видел ничего похожего на то, о чем писал мой сын, пока мы не дошли до дальнего конца озера. Там начиналась грунтовая дорога. Я присел у обочины и принялся изучать едва заметные следы от колес. Их оставили несколько дней назад. Судя по ширине колеи, тут проехал грузовик.
Мы с Отто прошлись вниз по дороге до поворота. Оттуда открывался вид на серпантин, который спускался по горе и исчезал за соседним хребтом. Я присел и стал наблюдать за нижним участком дороги. Солнце зашло, все было тихо: ни потревоженной дорожной пыли, ни посторонних шумов, кроме шелеста ветра и плеска воды.
Я достал из кармана письмо, полученное много месяцев назад, и аккуратно развернул тонкий листок. После многократного прочтения края письма, написанного быстрым наклонным почерком моего сына, сильно обтрепались.
Отто, завершив собственное обследование местности, вернулся ко мне и со вздохом лег на пыльную обочину. Я положил руку ему на спину. Свет убывал, но я и так мог прочесть письмо. Я читал его бесконечное количество раз, оно преследовало меня.
— Так и есть, machgen i, — прошептал я, и Отто навострил уши. — Так и есть. Я горжусь тобой.