запел он вдруг.
Я замерла. И в ту же минуту простила его «шаловливые ручки». (Надо признать, моя грудь третьего размера всегда вызывала у мужчин самую неадекватную, точнее, самую что ни на есть природную реакцию.)
Я могла простить ему все на свете за то, что он знает слова моей любимой «Бригантины»!
Капитан…
Да, прав был Грин, который жил и умер тут, в Крыму. Глядя на море, невозможно не выдумать Ассоль и «Бегущую по волнам». Живя у моря, невозможно не ждать алые паруса. И лишь тот, кто посвятил свою жизнь морю, мог, не задумываясь, подарить их своей любимой. Ибо море, мгновенно смывая с нас ложь цивилизации, делает всех беззаветными романтиками!
Только вот где он? Мой личный капитан Грэй…
Впрочем, я была бы согласна и на пирата…
Песня оборвалась.
— Слушай, Маша, а чего ты решила вчера прыгнуть со скалы? — неожиданно пробасил Шурик.
— Я не решала. Мне просто вдруг страшно захотелось сделать это, — объяснила я машинально, продолжая купаться в своих голубых фантазиях.
— Знаешь, я тебя понимаю, — задумчиво протянул он. — Я сам прыгал с нее не раз. Знал, что нельзя, опасно, и прыгал все равно. Феолент — такое удивительное языческое место. Тут все «нельзя», «не стоит», «неправильно», «неудобно» становятся хлипкими и глупыми. А правила приличия вообще кажутся абсурдом.
— Правила приличия, — усмехнулась я, — это наука о том, как максимально облегчить жизнь окружающим, тем самым испоганив ее себе. А главное, они находятся в коренном противоречии со всеми природными инстинктами. Правила приличия отличают нас от животных, но еще никем не доказано, что это отличие в лучшую сторону.
— Вот это да! — обрадовался Шурик. — Классно сказала. А ты любишь море?
Неизвестно отчего, но сегодня этот вопрос совсем не показался мне дурацким.
— Когда я смотрю на него, — искренне призналась я, — то постоянно вспоминаю, что когда-то вода покрывала весь земной шар и наши далекие прапрапредки вышли на землю из моря. А как иначе объяснить, что все мы влюблены в него генетически, априори, без всяких оснований? Ведь не море кормит нас, его водой нельзя даже напиться, а мы все равно рвемся к нему и в него. А потом, это же известный факт: новорожденные младенцы, которые ни сидеть, ни ходить не умеют, уже умеют плавать. Вот доказательство — тысячу веков назад мы все рождались в воде!
— А я и сейчас родился в воде.
— Да ну! — Я впервые обернулась, чтобы посмотреть на новоявленного дельфина. И незамедлительно пожалела об этом. Беседа, складывающаяся столь уютно и интересно, тут же показалась мне неуместной. Вид противоестественной человеческой махины сразу вызвал отторжение, тревогу, желание ретироваться и заткнуться. Я поспешно отвернулась. Лучше уж, как в «Аленьком цветочке», разговаривать с голосом невидимого чудовища.
— Я ведь родился в Севастополе, — продолжал Шурик. — И моя мама была страшной авангардисткой, ходила в специальный кружок беременных дамочек, которые рожали не в больнице, а в море.
При мысли, сколь болезненно должно быть производить на свет такую махину, я невольно содрогнулась и поморщилась. Нет, Шурик, в общем, неплохой парень, но ничего не могу с собой поделать — он вызывает физическое отвращение, как любое отклонение от нормы. И как только бедная Линда с ее узкими бедрами намеревается рожать ребенка от такого титана…
— И кстати, — окончил он, — родила меня без проблем. Я выскочил, словно пробка из бутылки шампанского. И сразу же поплыл!
— Я бы тоже хотела рожать в море… — мечтательно произнесла я, вглядываясь в горизонт и пытаясь представить себе того единственного в мире человека, который когда-нибудь станет отцом моего ребенка. Но образ упрямо отказывался материализоваться.
— Молодец!