Для меня это было полной неожиданностью. Агенобарб командовал флотом Антония, он отвечал за то, чтобы не дать войскам Октавиана переправиться и помешать им высадиться. Я знал, что он к концу войны перешёл на сторону Октавиана — вскоре после этого он умер, — но не догадывался, что эта мысль у него появилась так рано.
— Агенобарб — предатель?
— Я не люблю это слово. Он, конечно, видел в этом смысл.
— Но зачем? Зачем он это сделал?
Агриппа пожал плечами.
— Кто его знает. Это не моё дело. Не смог больше переносить эту суку Клеопатру, я так думаю. Как и многие из них. Думали, что Антоний предаёт Римское государство. — Скривив рот, он тщательно выговаривал слова. — Эти педики республиканцы все одинаковые. Все они для собственной выгоды очень благочестивы, а у самих мозги в заднице.
— Антоний знал об этом?
— Может, и знал. Да всё равно ничего не мог сделать, разве не так? У него было достаточно хлопот, чтобы удерживать этих показушников, а Агенобарб умел ладить с шишками. — Он резко поднялся. — Похоже, что проясняется. Пожалуй, я прогуляюсь к гавани, глотну свежего воздуха и погляжу, как там корабли.
— Тогда увидимся за обедом, — сказал я.
Он, насупившись, посмотрел на меня сверху вниз, затем кивнул и вышел.
В тот вечер он так больше и не появился, как, впрочем, и в другие дни, пока длилось наше вынужденное существование под одной крышей. Наверное, он предпочитал обедать морскими сухарями и трюмной водой вместе со своим другом капитаном.
Агриппа был прав, у Антония действительно были трудности с сохранением армии. Причина была, конечно, в Клеопатре. Если бы она удалилась в Александрию и дала ему одному довести войну до конца, результат мог бы быть совсем другим. А так он вынужден был держать оборону. Он не мог вторгнуться в Италию, пока Клеопатра была рядом, — его римские союзники не потерпели бы этого, и не мог заставить её уехать, потому что она была главным источником денег и продовольствия; кроме того, восточные союзники могли расценить это как проявление неуважения по отношению к ним. Единственное, что он мог сделать, — это заманить врагов и, зажав их между своими войсками и морем, либо покорить, уморив голодом, либо разбить на море.
В конце концов, он не сделал ни того, ни другого. Агриппа двинулся на юг и взял Патры[206] и Коринф, перекрыв Антонию снабжение продовольствием. На севере местные союзники, от которых он зависел, перешли к Октавиану, а от флота было мало проку, с тех пор как он отказался обеспечивать его воинами (возможно, из-за того, что не доверял Агенобарбу?). По мере того как петля затягивалась и иссякали запасы пищи, начались роптания и дезертирство. Сознавая, что дело быстро идёт к тому, что он не сможет удерживать позиции, Антоний отступил к Акцию.
Битва при Акции — последняя, решающая битва — произошла второго сентября. У Антония было шесть эскадр — что-то около трёхсот пятидесяти кораблей — плюс ещё одна (принадлежавшая Клеопатре), чтобы прикрывать тыл. На борту находилось приблизительно тридцать пять тысяч человек. Агриппа, командовавший флотом Октавиана, отошёл подальше от берега, дожидаясь благоприятного ветра, который обычно поднимался к полудню, чтобы переместиться к северу. Когда ветер поменялся, оба они — Антоний и Агриппа — двинулись навстречу друг другу: Антоний — на вёслах, Агриппа — под парусами. Они столкнулись, и оба корабля пошли ко дну.
В этот критический момент три эскадры Антония с правого фланга и одна из центра неожиданно дезертировали, а остальные две, которым путь загородила Клеопатра, подняли вёсла в знак того, что сдаются. Одним ударом Антоний лишился всей флотилии, за исключением остатков собственной эскадры — около сорока кораблей, вступивших в бой с врагом, — и эскадры Клеопатры. Перебравшись со своего разбитого судна на флагман Клеопатры, он покинул поле брани и спасся бегством. Оставшиеся корабли, увидев, что их вождь бежал, сдались.
На следующий день Октавиан послал известие об этом в Рим с самым быстроходным из имеющихся в его распоряжении одномачтовым парусным судном. Большую часть из уцелевших кораблей Антония он сжёг в качестве благодарственной жертвы богам, предварительно сняв бронзовых овнов, украшающих их носы, и установил их как памятник победы. Остался единственный вопрос — о самих Антонии и Клеопатре, но их судьба была заранее предрешена.
54
206