Виктория обернулась через плечо и подняла одну бровь. Джерри сел.
— Первого?
— Ну, помнишь, в ту ночь, когда ты впервые остался у меня в квартире. Я сразу поняла, что ты кого-то убил. По глазам, по твоему поведению, уверена, что не ошиблась. Я знаю это ощущение, поверь мне, — Вики облизала губы, — мы идеально друг другу подходим. Может быть, от этого и все проблемы… между нами. Ну, ты понимаешь.
Она стушевалась, замолкла, прислонясь спиной к двери ванной. Постояла так недолго, собираясь с духом, а потом заговорила, словно давно готовилась к этой минуте. Виктория рассказала о себе все — без утайки. Джерри сидел, не решаясь двинуться, как громом пораженный. У него в голове не укладывалось, что он познакомился с такой девушкой…
— Поверь мне, я никогда не буду тебя ревновать, — сказал он наконец, когда смог собраться с мыслями, — клянусь, никогда.
Глава 5
Шарлота была «гадким утенком» — пухленькая, с неуправляемыми кудряшками, она умиляла всех без исключения взрослых, но никогда не находила поддержки у ровесников противоположного пола. Многочисленные друзья ее родителей, собиравшиеся в гостиной каждую пятницу, трепали девчушку по голове и шутили: «Шарлота, когда ты вырастешь, я на тебе женюсь!»
Она выросла. Но не похорошела. Волосы ее после множества стрижек и окрасок стали смотреться лучше, она сильно похудела — ради танцев, хоть и не достигла веса супермодели, но лицо осталось таким же угловатым, несуразным, крупный кончик носа не уменьшился ни на йоту. Шарлота начала нравиться мальчикам лет с шестнадцати, когда дождалась появления хоть сколько-нибудь стоящей груди. А в восемнадцать она уехала в Америку из родной Польши, и теперь за ее первые два года на новом месте, нельзя было обнаружить ни одной фотографии. Казалось, что Шарлота Покорная и Виктория Найт — действительно две совершенно разные женщины. Виктория родилась сразу двадцатилетней и незамужней, а Шарлота еще успела на своем веку и сглупить, и выйти замуж, и овдоветь. Крошка из страны социалистического блока, не слишком красивая и крайне в себе неуверенная, разумеется, не разбираясь, бросилась в объятия первого мужчины, который обратил на нее внимание. Его напор не оставил ей ни малейшего пути к отступлению, и, опьяненная своим призрачным успехом, мнимой властью над возлюбленным, приезжая дурочка с радостью дала согласие на брак — шагнула в пасть чудовища. Она даже не думала о какой-то выгоде, грин кард или деньгах, но он каждую минуту их семейной жизни подозревал ее в оскорбительной для своего самолюбия корысти.
Его звали Стив. Стив Найт. Он взял ее будто бы отчасти из жалости, из милости, влекомый только едва обозначенной скучающей похотью и умилением, не подозревая, что представляет из себя эта покорная полячка со взглядом олененка — шкатулка с секретом.
Первые полгода жизнь в браке была для обоих вполне сносной, но затем начались сперва мелкие, затем — крупные разногласия. Стив ревновал жену к ее профессии и, даже больше, к тому, что она отдается студии с гораздо большей страстью, чем семье. Но обвинить ее в трудоголизме было бы глупо, и потому Стив разыгрывал глупую ревность якобы к ее танцевальным партнерам, хоть и знал, что большинство из них геи, а те, кто нет, все равно вряд ли помышляют о романе с его женой. Некрасивой Шарлота стала казаться ему гораздо раньше, практически сразу после свадьбы. Ощущение, что она принадлежит ему, обесценило и молодость, и кротость, и привлекательность.
— Ты никогда не станешь великой танцовщицей, — кричал он на нее однажды, — только взгляни на себя, ты, корова!
Он ущипнул ее за грудь.
И тогда Шарлота сделала ошибку: отмахнулась от него, ощерилась, как маленький зверек. Это привело Стива в бешенство. Он замахнулся на жену, но Шарлота успела первой отвесить ему легкую, почти невесомую пощечину. И тогда Стив рассвирепел. Ослепленный яростью, он в отместку за оскорбление сломал ей ногу, а потом избил уже просто из злости, чтобы Шарлота его боялась. И больше уже не смогла танцевать. Но она смогла. Восстановилась, насколько позволила крепкая польская конституция, хоть прежней легкости в ней больше не стало, а лодыжка стала ныть через каждые полтора часа действительно упорных занятий, но Шарлота верила в лучшее. В больницу Стив носил ей цветы и фрукты, целовал в макушку и говорил ласковые слова, так что все медсестры, наблюдающие за трогательными сценами, завистливо ахали. Но Шарлота внутренне уже ожесточилась, закрылась, ласковая маска не могла ее обмануть. Стив играл на публику, притворялся, и даже не для нее — он не извинился за содеянное, даже ни словом, ни полунамеком не обмолвился о том, что действительно довело его жену до гипса и больницы.