Девушка схватила с тарелки тост, чтобы просто иметь причину не отвечать дальше, и вышла из комнаты, жуя на ходу. Она не хотела оставаться с мужем в одной комнате, к тому же, ей надо было подумать о многом. Через сутки она встала с чемоданами у двери: перед поездкой ей еще хотелось провести генеральную репетицию в студии, а отъезд был запланирован на пять утра, так что больше Вики не успела бы зайти в квартиру попрощаться с Джерри. Он, правда, подозревал, что она просто испугалась — ему удалось убедить ее, что маньяк-подражатель вредит им. Что ж, можно ли винить слабую женщину, струсившую, как только запахло жареным?
— Я пришлю тебе записи, — сказала она, уже стоя за порогом. А потом потянулась, встав на цыпочки, и поцеловала мужа в щеку. Их последний поцелуй.
Вики вернулась ровно через месяц. Впрочем, еще одну ночь она провела в студии, не торопясь домой: Джерри она назвала другую дату своего прибытия, ошибившись на день. Но рано утром, после бессонной от волнения ночи, она взяла такси и подъехала к дому. Кое-как вытащив тяжеленный чемодан из лифта, Вики остановилась, чтобы перевести дух. Что-то ее смущало, сердце прыгало почти в самом горле. Обычно девушка отмахивалась от своей интуиции, полагаясь исключительно на логику, но теперь ее подсознание вопило и звонило во все колокола: что-то не так!
Вики отперла дверь и осторожно прошла в прихожую, оставив чемодан на лестничной клетке. Тишина в квартире стояла гробовая.
— Джерри, ты еще спишь?
Виктория озадаченно пожала плечами. Свет нигде не горел, не слышалось ни шороха. Девушка включила люстру в гостиной. На журнальном столике стоял пышный букет, явно свежайший, только что опущенный в воду: Вики дотронулась до стеблей, и почувствовала, что они влажные гораздо выше уровня вазы.
Джерри только что был здесь.
— Нет, — обиженно покачала головой девушка, — он не мог пойти на поиски какой-нибудь девицы в ту ночь, что я приезжаю!
Но, очевидно, он мог.
Оставив нераспакованный чемодан, Виктория помчалась на вторую квартиру. Сердце ее бесновалось уже так, что груди стало больно до самых ключиц.
И оно — маленькая, глупая мышца, перекачивающая кровь — оказалось право.
Стоило Вики взлететь по лестнице к квартире Джерри, как она наткнулась на группу полицейских в форме. Ноги у девушки от страха мгновенно отнялись, она чуть было не рухнула назад, прямо на ступени лестницы, и, словно впротивовес, потому рванулась вперед, стремясь попасть внутрь квартиры.
— Что здесь происходит? — завизжала Виктория. Коп с погонами сержанта перехватил ее за локти, оттащил от двери.
— Миз, представьтесь, кто Вы? Нет, не вырывайтесь, — почти ласково увещевал полицейский, — там может быть очень опасно, этот мужчина — серийный убийца. Мы задержали его, но он может вырваться.
— Нет! — закричала Вики во всю мощь своих легких, — я не верю! Джерри!
Она действительно не могла в это поверить — в то, что их, несмотря на все предосторожности, поймали.
Когда потом Джервиса спрашивали на суде, почему он насиловал женщин, неужели его не удовлетворяла собственная жена, он отвечал:
— Мистер, если б Вы были знакомы с самой Артемидой, взяли бы Вы ее в жены?
Судья сдвинул брови к переносице, не совсем понимая вопрос, но кивнул.
— А стали бы портить ее чистоту? То-то и оно. Я ее пальцем не тронул.
О Джервисе гудели все телеканалы и писали все газеты. Он сознался в трех убийствах, в том числе, двух тех, о которых говорили в день отъезда Виктории, к которым он на самом деле не имел ни малейшего отношения. Но улики, найденные на теле третьей жертвы, безусловно указывали на Джерри. И он… покорился закону. Сдался. Согласился, что заслуживает смертной казни.
Только просил в качестве последней милости свидания с женой.
Вики шла на встречу, заранее переполненная грустью и нежностью: морально готовая к последнему свиданию, и, в то же время, растаявшая от заявлений мужа в прессе. Он славословил ее в каждом интервью, превозносил, как безвинную мученицу… Вики была готова, что он сдаст ее, и готовилась предоставить алиби, но муж оказался более совестливым человеком (кто бы мог подумать!), чем она ожидала. И потому к печали и умилению в ее душе подмешивались стыд и неловкость.
И все же, Виктория была рада. Она укусила себя за руку (и, случайно, пребольно!), чтобы не взвизгнуть в экстазе, такое счастье она ощутила, когда Джервис вышел к ней. Пусть их разделяло стекло, пусть в комнате находилось еще четверо полицейских, для воссоединившихся супругов ничего этого будто не существовало.