В восемь Джерри проснулся, как от толчка, и в первые несколько минут не мог сообразить, что он тут делает. Потом он вспомнил все разом, словно в голове включилась пленка и стремительно прокрутилась: танцевальная студия, мужик, лапающий Викторию, его собственные руки на ее теле, и — бах! его же ладони, стискивающие горло рыжей женщины.
Одежды он своей не нашел, вместо этого на спинке стула висел мужской халат. Джерри надел его и вышел из спальни.
Викторию он обнаружил на кухне, она переоделась в его рубашку и теперь, мурлыча песенку, одной рукой водила расческой по челке, другой размешивала сахар в кофе.
— Я слышала, как ты пришел. — Ее сухие губы беззлобно мазнули его по краю рта, больше по колкой щетине. — Вот твой кофе.
Она выглядела так, словно они провели эту ночь вместе: растрепанная, довольная, родная. Джервис внутренне сжался, перекручиваемый пароксизмом мук совести.
— Я взяла твои брюки погладить, они висят на вешалке в гостиной. — Виктория провела рукой по рубашке. — Ее тоже бы следовало привести в порядок. Может быть, даже постирать.
Джерри вздрогнул, соображая, не могло ли остаться на его одежде капель крови. Сам он уже не помнил точно, и даже воспоминание о том, как он пытался спешно застирать манжеты, почти изгладилось из памяти. Из задумчивости Джерри вывел звук включенного телевизора. Он дернулся, словно в ожидании удара, поднял одно плечо, будто мог заслониться им от звука.
Передавали новости. Джерри прислушался, внутренне уже ожидая, что вот-вот объявят о его преступлении, даже наверняка скажут, что по следу убийцы уже пущена полиция (о том, что он подставляет Викторию, Джерри даже не задумался). От страха и сосредоточенности у него на висках даже выступил пот. Джерри неловко потер плечи, чувствуя озноб.
Виктория смотрела на него поверх дымящейся кружки с кофе очень внимательно. В ее глазах сквозило подозрение.
Глава 3
Следующие несколько дней Джерри провел как в лихорадке: ему казалось, что все вокруг знают, что он кого-то убил. И что даже самым невинным замечанием он может себя выдать. Мысли стали тягучими, пугливыми, одно слово в голове отделялось от другого ударом сердца. На какое-то время Джерри стал так же бессилен со всеми встречными женщинами, как и с Викторией. Да и они сторонились его, читая что-то в его взгляде, и это было еще хуже, чем в школьные годы. Но мало-помалу ощущение собственной нечистости, греховности начало таять, а через две недели Джервис почувствовал, что уже с трудом может воспроизвести детали убийства. Он даже намеренно сходил в тот же самый бар, где подцепил рыжую, разговорился с барменом и ненавязчиво вывел разговор на убийства.
— У нас, кстати, где-то недели две назад кокнули женщину в сортире, — сказал бармен. — Небось, ревнивый любовник.
— Вот оно как, — Джерри улыбнулся и, несмотря на то, что не видел своего лица в тот момент, эта улыбка ему понравилась, — да. Некоторые ревнивцы опасны для общества.
Он расплатился и вышел, повторяя про себя «это я ее убил, это я». Он всматривался в лица людей в метро, гадая, разделил ли хоть один из них то же чувство, что повезло испытать ему: бесконечную власть над другим существом.
С тех пор он словно вышел на другой уровень существования. Весь мир виделся теперь в ином свете. Джерри чуть ли не впервые в жизни стало легко общаться с людьми, особенно — с женщинами. Больше ни одну ночь он не проводил в одиночестве. И девушки начали сами подсаживаться к нему за столик, накручивая локон на пальчик, облизывая напомаженные губки — и все молодые, сочные, хоть и вульгарные кокетки. Джерри приводил их к себе домой, иногда они звали его к себе, всю ночь они кувыркались, но больше Джервис не убил ни одной. Пока ему было достаточно воспоминаний. Иногда, если подружка на одну ночь успевала заснуть, утомленная диким сексом, Джерри клал руку ей на шею, думая, что сейчас он бы мог ее убить. Но он не станет этого делать, потому что ожидание прекрасно, почти такое же хорошее чувство, как в детстве, когда считаешь дни до Рождества.
Считаешь дни, ощущая ладонью бьющуюся жилку на тонкой шее.
Тем не менее, с Викторией они не расстались.
Джерри посещал все ее выступления, а порой и репетиции: стоял в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку, наблюдал, как танцовщицы разминаются, потом часами отрабатывают один и тот же элемент, как Виктория беззлобно переругивается с партнером, жалующимся на ее вес… Вскоре, все в студии перестали обращать на Джерри внимание. И все знали, что он жених Вики. Так они его называли: не «бойфренд». «Жених».
Вечером он провожал ее домой, кратко целовал в уголок губ на лестничной клетке, а потом уходил. Иногда, впрочем, и оставался — лежал с раскрытыми глазами на второй половине кровати, чувствуя мерное дыхание девушки на своем плече. Заснуть на шелковых простынях ему никогда не удавалось. Еще несколько раз за прошедшие три месяца они пытались заняться любовью, все — с подачи и по инициативе Виктории, — но все так же безуспешно: словно магниты, они одновременно притягивались друг к другу, и вместе с тем в решающий момент внезапно отталкивались. Со временем они перестали и пытаться, и оба не жаловались. Джерри хватало секса на стороне.