Едва дождавшись возвращения Маркса, едва перекинувшись с ним несколькими словами, Энгельс умчался в восставший Эльберфельд. Возвратясь оттуда позавчера вечером, он пришел прямо в редакцию, чтобы все рассказать и все разузнать, но Маркс, опасаясь ареста друга, не дал ему открыть рта и почти ничего не рассказал сам, а потребовал, чтобы он немедленно убирался на квартиру Даниельса и сидел там, никуда не высовывая носа.
— Но сегодня ты можешь быть спокоен, — продолжал Даниельс, — Маркс твердо обещал, что придет. Пока посмотри газету. Только что принесли.
Это был второй выпуск «Новой Рейнской газеты» за семнадцатое мая. Здесь должна быть статья о событиях в Эльберфельде, которую Энгельс написал вчера. Да, вот она. «Кёльн, 16 мая. «Новая Рейнская газета» также была представлена на эльберфельдских баррикадах…» В статье кратко рассказывалось и о самих событиях в восставшем городе, и об участии в них Энгельса, и о том, как члены Комитета безопасности, испугавшись этого участия, вынесли решение об изгнании Энгельса из города.
Он бегло скользнул глазами по статье и остановился на заключительных строках. Довольно большой предпоследний абзац статьи, в котором рассказывалось, как Энгельс возглавил налет восставших на цейхгауз, в газете был заменен всего одной фразой: «Энгельс произвел затем еще рекогносцировку в окрестностях и, передав пост своему адъютанту, удалился из Эльберфельда». Вместо боевой операции по захвату оружия — всего лишь рекогносцировка… Это сделал, конечно, Маркс, не желая давать врагам еще одну, и такую тяжелую, улику, думая о будущей безопасности друга.
Упоминание об адъютанте заставило Энгельса улыбнуться. Ну какой там адъютант! Он сам числился адъютантом коменданта Мирбаха. А как величественно сказано: «удалился из Эльберфельда»… Даже в такой напряженной обстановке Маркс беспокоился не только о его безопасности, но и о престиже.
Он положил газету и взглянул на Даниельса. Откинув голову на спинку кресла, тот спал.
— Роланд! — негромко произнес Энгельс.
Осторожно встав из-за стола, он пошел к двери, чтобы позвать Амалию. Ее не сразу удалось найти. Она оказалась на кухне. Стояла у окна и судорожно прижимала к губам платок. Видимо, ее тошнило.
— Что с вами? — встревожился Энгельс.
— Ничего, ровным счетом ничего, — покраснела Амалия. — Сейчас все пройдет.
«Как же я не заметил раньше! — укоризненно подумал Энгельс. — Ведь это так естественно: год, как они женаты».
Узнав, что муж уснул в кресле, Амалия не удивилась:
— Он ужасно устал. У него сегодня была сложнейшая операция. Почти пять часов простоял у операционного стола.
В прихожей раздался звонок. Это был Маркс. В руках он держал две большие связки книг.
— Что это? — спросил Энгельс, после того как гость поцеловал руку хозяйке и обменялся крепким рукопожатием с ним.
— Часть моих книг. Всего будет томов четыреста. Хочу оставить их у Даниельса.
— Что это значит? Почему оставить?
— Где Роланд? Пойдемте в кабинет, там я расскажу все по порядку…
Узнав, что Даниельс задремал от усталости в кресле, Маркс решительно возразил Амалии, желавшей разбудить мужа:
— Ни в коем случае. Пусть спит. Нам он не помешает, а мы ему тоже.
В кабинете друзья сели на большой кожаный диван подальше от спящего Даниельса.
— Ну, как ты съездил? — нетерпеливым полушепотом спросил Энгельс.
— Съездил я неважно, точнее, просто скверно, — махнул рукой Маркс. — Осенью из поездки в Берлин и Вену, ты помнишь, я привез две тысячи талеров. И каких! Данных друзьями безвозмездно. А сейчас… В Хамме триста талеров пожаловали мне Хенце, в Гамбурге на пятьсот талеров расщедрился Фриш. Оба члена Союза коммунистов, но ни тот, ни другой не пренебрегли, канальи, письменным поручительством.
— И это все?
— Еще я пытался подъехать к Ремпелю. Ведь, кажется, не прошло и трех лет, как он носился с планом основания коммунистического издательства, с намерением опубликовать наши сочинения. А сегодня Рудольф Ремпель — человек с плотно застегнутыми карманами… Но все это, дорогой Фридрих, теперь уже не имеет большого значения.
— Как не имеет? — удивился Энгельс. — А на что мы будет издавать газету?
— Мы не будем больше издавать газету, — мрачно проговорил Маркс.