Это уж никому не известно.
Ставлю на граммофон пластинку, кручу ручку. Слышу голос человека, которого давно нет. Как нет? Вот же он дышит!
Часы — бессовестный механизм, с помощью которого мы убеждаем себя, что можем измерять время. «Перезвони мне через тридцать минут!» Хорошо. Взял линейку, отмерил по берегу реки тридцать сантиметров.
Перезвонил.
Меряем время по плоскости. В двух измерениях. А глубина?
Да и с течением времени большие вопросы. Я долго не мог понять — почему в детстве каждый день был длиною в год, а сейчас год пролетает как день? И самые точные швейцарские часы ничего с этим поделать не могут? А один человек мне замечательно это объяснил. Он сказал: часами мерить нашу жизнь бесполезно. Ее можно мерить только самой жизнью — отношением части к целому. Тебе пять лет — твой год это одна пятая всей твоей жизни, огромный срок. Тебе шестьдесят — твой год это одна шестидесятая часть. Пшик.
По-моему, очень верно.
Я никогда в жизни не пользовался будильником. При своей болезненной пунктуальности. Будильники в доме были — круглый синий железный с хромированной шапочкой звонка, как на велосипеде, потом — прямоугольный пластмассовый со слегка покатыми боками и золотыми палочками вместо цифр — часовой завод «Слава». У этого тарахтелка была уже спрятана внутри, наверх выходила только розовая кнопка. Заботливая мама ставила мне его на тумбочку, чтобы я, не дай Бог, не проспал в школу. Мне настолько была неприятна мысль о том, что сейчас какая-то сволочь ворвется в твой сон своим дребезгом, что я просыпался за две минуты до звонка, с ненавистью смотрел на ползущую стрелку и — затыкал мерзавца в последнее мгновенье. Ежеутренняя маленькая победа над драконом.
В какой-то момент я задумался над этим свойством своего организма. Получается, внутри у тебя спрятаны часы — поточнее будильника завода «Слава»?
Летом мы поехали на дачу, и я продолжил эксперименты. Недалеко от дачи находился пруд с мутной водой и маленькими карасями. На пруду ежедневно рыбачил дедушка-пенсионер, похожий на Черчилля. Мы быстро подружились на почве ловли маленьких карасей и встречались каждое утро на рассвете. Я дошел в своих опытах до невероятного — например, заказывал себе проснуться завтра без семи минут пять. А послезавтра — в пять ноль девять. Получалось это всегда и с точностью до секунды.
Как это все устроено? Ни черта мы не знаем.
Время проходит и превращается в память. С одним, правда, существенным различием: память необъективна и избирательна. Дорисовывает закорючки и вензеля, стирает целые страницы. А время объективно. Потому что оно — было.
Иногда время-память выкидывают удивительные штуки.
Мы отдыхали в Гурзуфе, сыну моему Ивану было, кажется, два года. Особой разговорчивостью он в этом возрасте не отличался. Мы сидели на диком пляже, солнце садилось прямо в море. Метрах в тридцати от берега из воды поднимался большой плоский камень. Я подумал, что сидя на нем будет здорово смотреть на закат. Посадил сына на шею, мы быстро доплыли до камня. Солнце скрылось в воде, небо окрасилось розовым, становилось прохладно. «Ну что, поплыли обратно?» — предложил я. «Погоди, давай еще посидим», — ответил Иван. Что-то меня насторожило в его интонации — она была не детская. Прямо по низкому горизонту мимо нас двигался пароходик — кажется, рыболовный траулер. «А я на таком работал», — задумчиво сказал Иван. И добавил: «Ну, это еще до войны было».
Я окаменел. Голосом моего сына говорил незнакомый взрослый человек. На этом монолог про работу до войны закончился. Иван проводил взглядом уходящий пароходик и снова стал двухлетним ребенком. Я взял его на руки и мы вернулись на берег. Придя в себя, я осторожно попытался выяснить у него — что это было? Он не смог объяснить. Похоже, он не помнил.
А я до сих пор убежден, что его тогда коснулось Время — бездонное и бескрайнее. Не то, которое в часах — то, которое Бог.
Такое бывает.
Дилетант
Служители любого цеха испытывают крайнее недовольство, когда в их творческое пространство вторгается представитель другого цеха. С точки зрения логики объяснить это трудно. Это что-то древнее, на уровне генов. Охрана своей территории. На себе я это испытывал несколько раз. (Кстати, поразительно! Я ведь и сам себя ловил на том, что совершенно немотивированно раздражаюсь — от того, например, что драматический артист А вдруг решил заявить о себе как об эстрадном певце. Неудовольствие свое я объяснял себе тем, что у артиста А это не слишком хорошо получается. Но это же чепуха — а что, у всех остальных на эстраде хорошо получается? Но тем не менее…)