Реализация конституционных прав воспринимается властными элитами как угроза безопасности страны, а не как право граждан и обязанность государства.
Для меня свободная Россия существует лишь в качестве мысленного образа, гарантирующего фактическое и правоприменительное равенство, исключающего ситуацию оправдания Конституционным Судом назначения глав субъектов термином «наделение полномочиями».
В этой России население не стоит перед выбором: голосовать за какую угодно партию или испортить бюллетень, надеясь, но не веря, что таких, как они, 40 % и результаты будут признаны недействительными. Участие в оппозиционных политических мероприятиях воспринимается адекватно и не грозит стать пропуском в специальные списки государственных органов, вузов и школ.
Реальность пишет другую картину действительности. Выбор конкретного направления деятельности предопределен политически, теми событиями, которые сейчас развиваются. Избрать что-то идущее вразрез с псевдоидеологией государства — поставить на себе как на специалисте крест.
Избрав для себя позицию нейтралитета, я не могу осудить ровесников, шагающих дружно в ряд, поскольку это основной социальный лифт для самореализации.
Наверное, мы приспособленцы. Основная масса населения боится что-то менять в страхе, что будет еще хуже.
Хотя не все так плохо. Знакомые, живущие в Восточной Украине, восхищаются «российской политической стабильностью». Не берусь судить об эффективности политической системы этой страны, но средняя заработная плата россиян, равная 15 тысячам рублей, и молчание как условие стабильности этого не стоят.
Постсоветское настоящее определяется методом принуждения и наступлением негативных последствий в случае неповиновения, убеждение сведено к предвыборной агитации.
Конечно, свободы будет столько, сколько ее возьмешь. Но каким образом, если государственный механизм становится препятствием для установления баланса между интересами публичной власти и личности? Последняя выступает приоритетным объектом правовой охраны, второе и третье места отводятся обществу и государству соответственно, но практика применения вырабатывает противоположную схему: государство — общество — личность.
Процесс становления политического режима, окончательное оформление формы государства занимает длительный временной период, наверняка рано говорить о настоящем как свершившемся факте, для изменения которого нужен государственный переворот. Авторитаризм — переходная форма, сменяемая демократическим или тоталитарным режимом, но если под свободным государством понимать собирательный образ либерально-демократических режимов с набором декларированных и гарантированно реализуемых общепризнанных прав и свобод, то вектор развития с его управляемо-суверенной демократией направлен явно не в эту сторону.
Вышеизложенное — мое субъективное видение российской действительности, сформированное профессией, работой, литературой, музыкой, чужим мнением, приведшее к ощущению отсутствия альтернативных путей развития и невозможности что-то изменить.
К сожалению, я не могу сказать, что выросла в свободной России. Более того, не знаю, в какой стране вырастут мои дети. Это касается не только свойства свобода/несвобода, но и географического положения — Россия данной страной может и не быть.
Александр Зверев, Санкт-Петербург
Я родился в 1989 году — сложное и переломное для России время. Тогда на карте мира, раскинувшись на одной шестой части земного шара, еще значился Союз Советских Социалистических Республик. Но это было время заката могучего государства — империя Советов трещала по швам административнотерриториального деления.
В самой России чувствовалась напряженность, вызванная экономическими, политическими и иными причинами. Все одновременно ждали и боялись кардинальных изменений. Перемены не заставили себя долго ждать. В 1991-м на политической арене появилось новое независимое государство — Российская Федерация.
Настали новые времена. Кто-то называет их «лихими», намекая на разгул криминала и нелегитимные итоги приватизации, перераспределение капитала. Кто-то с пиететом вспоминает первое десятилетие новой России, называя его «временем надежд», попыткой построить свободное демократическое государство и сильное гражданское общество.