– Вопрос не в этом, – сказал он, подчеркивая голосом каждое слово, точно авгур, уверенный в том, что видит будущее. – Вопрос в том, увидим ли мы эту развязку, смертельную для Коммода… или нет.
Юлия ничего не ответила. «Должно пройти время, должна пролиться кровь, – думала она, – и лишь тогда выяснится, кто из нас прав». Это казалось неким зловещим битьем об заклад: все или ничего, жизнь или смерть. В эту минуту всех их объединял страх – у кого-то отчаянный, у кого-то чуть приглушенный. Юлия вела себя отважно, даже дерзко посреди моря неопределенности, в которое превратилась империя при Коммоде, но и она все время размышляла о том, доведется ли ей вновь увидеть мужа, который сейчас так далеко, на севере, у данубийской границы. Лицо ее оставалось спокойным, но по щеке скатилась слеза; Юлия тут же вытерла ее тыльной стороной ладони. Никто не должен был видеть, как она плачет, и в первую очередь – надменный Плавтиан.
IX. Всеобщий замысел
Императорский дворец, Рим 192 г., несколько месяцев спустя
В последнее время Квинт Эмилий много размышлял. Это длилось уже несколько недель… нет, даже несколько месяцев. Как-то раз он заметил, что Марция, любовница императора, пребывает одна в своих покоях. Толкнув приоткрытую дверь, префект претория вошел и стал смотреть, как умастительницы ухаживают за возлюбленной Коммода: одна держала баночку со смесью уксуса, меда и оливкового масла, другая – склянку размером поменьше, с мазью из сушеных корней дыни, крокодильих испражнений и помета скворцов. Все это предстояло нанести на лицо Марции. Но, увидев начальника преторианцев, женщины помчались прочь так резво, будто за ними гнался сам Цербер, вышедший из-под земли. Обнаружив, что рабыни исчезли, Марция медленно повернулась.
– Чего тебе надо? – спросила она.
Любовница самого императора могла обойтись без общепринятых слов вежливости, необходимых при обращении к префекту претория. Несмотря на надменность, звучавшую в ее голосе, она захотела сглотнуть слюну – и у нее не получилось. Горло совершенно пересохло. Квинт Эмилий был ближайшим подручным Коммода, его верным псом, как и все, кто занимал эту должность до него.
Ничего не сказав, не ответив на ее вопрос, он повернулся и закрыл дверь изнутри.
В комнате были только они вдвоем.
Девушка окинула взглядом длинный ряд всевозможных стеклянных сосудов: пузырьки с пчелиным воском, розовой водой, миндальным молоком, бутылочки, одна из которых содержала смесь шафрановой воды с огуречным соком, другая – настойку грибов, маковых семян и корней лилий; дальше стояла склянка с тмином, рядом с ней – еще одна, с измельченной слюдой… Вообще-то, Марция не смотрела на них – она с невероятной быстротой прокручивала в голове возможные исходы. Можно было закричать – но какой в этом смысл, если Коммод послал Квинта Эмилия, чтобы ее прикончить?
Префект претория мало-помалу подбирался ближе, держа правую ладонь на рукояти спаты. Когда Марция была еще ребенком, Коммод велел расправиться со своей сестрой, а затем и с женой. Приказать умертвить любовницу, которая сменила недавно казненную жену, было вполне в духе Коммода с его смертоносными умозаключениями. Может, она опротивела императору. Может, он нашел другую, которая больше его устраивает.
– С меня довольно… – начал Квинт Эмилий, но прервался на полуслове так, словно прощупывал почву.
Такая неуверенность удивила Марцию, ведь начальник преторианцев, не дрогнув, предавал смерти людей, даже сенаторов, по велению императора. Почему же сейчас он медлит?
– Воистину, с меня довольно… – повторил он, сделав еще один шаг в ее сторону, и снял руку с меча.
Марция внезапно подумала: что, если Квинту нужно другое? Что, если он просто хочет ее? Вполне вероятно. Коммод мог пресытиться ею, но ее красота никуда не делась. Именно за эту красоту властитель не так давно выбрал Марцию, хотя мог взять любую женщину в Риме. Но с чего это Квинт так осмелел?
– Чего довольно? – наконец выговорила она, дрожащим, но мягким голосом. Если она останется в живых благодаря своей красоте, что ж, так тому и быть. Да так и было всегда – иного средства выжить при императорском дворе не существовало.
– С меня довольно, и с моих людей тоже. Довольно… императорских выходок.
Эти слова ошеломили Марцию. Неужели император опять прибег к одному из своих изощренных приемов, желая убедиться в ее верности?
– У императора необычные вкусы, но все мы стольким обязаны ему, – проговорила она, взвешивая каждое слово.