Квинт Эмилий остановился. Его правая рука вновь потянулась к рукоятке меча.
Марция не знала, испытание это или что-то другое, но понимала, что настал решающий миг: нужно либо соглашаться с Квинтом Эмилием, либо ему возражать. Протянув руку, она взяла со столика, полного пузырьков и склянок, позолоченный кубок и сделала глоток воды. Казалось, вместе с ней она проглотила весь страх, что снедал ее неделями, месяцами, годами. Затем она поставила кубок обратно.
– И с меня тоже довольно.
Слова были сказаны. Испытание или что-то другое? Не важно – пути назад не было.
Квинт Эмилий медленно кивнул, потом еще раз – и снова убрал правую руку от меча.
– Тогда мы, пожалуй, сумеем договориться, – заметил он.
После этого он опустился на стул, стоявший у стены. Марция неподвижно наблюдала за ним из солиума, где усаживалась ежевечерне, отдавая себя в руки умастительниц – тех самых, что разбежались, завидев префекта претория. Вспомнив о них, Марция нахмурилась. Квинт Эмилий заговорил так, словно читал ее мысли:
– Твои рабыни будут болтать о нашей встрече?
– Не думаю, – ответила Марция, помедлив с секунду. – Они напуганы еще сильнее меня.
– Хорошо. Оставим их. А теперь к делу.
Сказав это, он снова замолк. Девушка поняла, что даже этот суровый, грубый воин нуждается в помощи, чтобы облечь свой замысел в слова.
– О чем ты думал? – спросила она.
– О яде.
Марция утвердительно склонила голову:
– Через меня?
– Да. Ты ближе всех к нему. После посещения терм император всегда берет кубок с вином из твоих рук. Очередной кубок должен стать последним.
Она стала напряженно размышлять, обводя комнату взглядом, словно испуганный кролик, который ищет несуществующий выход из клетки.
– Император крепок телом и принимает противоядия.
– Противоядия?
Квинт Эмилий повторил это слово так, будто слышал его впервые в жизни. Наверняка так оно и было.
– Териак. Его приготовляет Гален, императорский лекарь. Туда намешивают десятки составляющих, которые держатся в тайне, среди прочего – плоть ядовитых змей. Наверное, яда будет недостаточно. Раньше Гален давал териак отцу императора, божественному Марку Аврелию, и говорят, что с тех пор он усовершенствовал свою смесь.
Префект претория нахмурился. Он не рассчитывал, что столкнется с таким препятствием. Впрочем, он уже сказал слишком много и не собирался отступаться от задуманного.
– Может, посвятить Галена в наш… в наш замысел? – добавила Марция, видя его замешательство.
– Нет, – отрезал тот. – Неизвестно, что думает этот Гален. Я не хочу зависеть от него. Надо сделать все самим. И как можно скорее.
– Когда?
– Этой ночью.
– Хорошо, – произнесла Марция твердым голосом, что понравилось начальнику гвардии. Он не ожидал такой решимости от женщины. Видимо, она, как и сам Квинт Эмилий, уже не один месяц опасалась за свою жизнь. – Попробуем; чем раньше – тем лучше. Но все-таки – возвращаясь к териаку: что, если яд не подействует?
– Если яд не подействует, рядом с тобой наготове будет человек, который не подведет. А если понадобится…
Он снова поднес правую руку к рукояти меча.
Марция все поняла, но у нее невольно вырвался еще один вопрос:
– Почему не прибегнуть сразу к мечу?
Квинт Эмилий помотал головой:
– Слишком благородная смерть для этого презренного существа. Один из моих людей принесет тебе яд, перед тем как император вернется во дворец.
Он повернулся, вышел из комнаты и закрыл дверь снаружи.
Марция уставилась в пол. Через час Коммод должен был вернуться из терм.
Термы Траяна, Рим 31 декабря 192 г.
Луций Аврелий Коммод вошел в тепидарий – бассейн с теплой водой. Эти термы возвел первый император династии, к которой принадлежал теперешний властитель. Таких бань в городе было несколько. Коммод любил отдыхать то в одной, то в другой. Громадное сооружение было наводнено преторианцами. Солдаты стояли у южной стены здания, под большими окнами, пропускавшими солнечный свет – для лучшего обогрева внутренних помещений; они заняли все залы, где располагались бассейны с горячей, холодной и теплой водой. Никто не имел права посещать термы, если туда решил отправиться император. Вечерело. Днем Коммод расправился с десятками диких зверей, а затем со множеством одурманенных или искалеченных людей – в этот раз на арене Большого цирка. Повелителю Рима все больше нравилось разнообразить свои кровавые забавы.
Рабы принялись раздевать императора, на лице его играла улыбка.