Коммод по-прежнему держал в руке кубок.
Марция отвернулась.
Он сделал первый глоток. Вино было сладким – как раз то, что нужно: в него добавили изрядное количество свинцового порошка. Для приготовления этой смеси на дворцовой кухне стояли огромные сосуды, тоже свинцовые. Наконец-то Эклект добился своего: рабы сделали все именно так, как предписывал Колумелла в трактате «О сельском хозяйстве». Он, Коммод, заботится лишь о благополучии империи, а кто позаботится о нем самом? Пришлось несколько раз выразить неудовольствие и даже казнить нескольких поваров, чтобы ему стали подавать сладкое вино, такое, какое приличествует подавать во дворце. Он принялся смаковать изысканный напиток и увидел, что Марция опять смотрит на него все с тем же странным выражением, которого раньше он за ней не замечал. Что ее тревожит? Придется завести новую любовницу, это уж точно. Поведение Марции все сильнее его тревожило.
Коммод сделал еще глоток, на этот раз совсем небольшой.
И застыл на месте. Где Квинт Эмилий?
А, вот он, входит в атриум. Один, без гвардейцев. Почему он задержался? Но это еще ладно – с меча, вложенного в ножны, на пол капает кровь! Чья? Он, Коммод, сегодня не распоряжался насчет казней.
Внезапно императора осенило.
В его голове из кусочков мозаики сложилась картина происходящего. Всему нашлось объяснение: безразличному виду Квинта Эмилия, когда они были в термах, молчанию Электа, непонятной улыбке Нарцисса, странному взгляду Марции.
Император положил левую руку на грудь, потом медленно передвинул ее ниже.
Очень медленно.
В желудке стало ощущаться жжение.
Он повернул голову направо, потом налево. В его взгляде читались отвращение, гнев, безумие, жажда мщения. Золотой кубок полетел на пол и разбился: чаша отделилась от основания в месте спайки. Коммод опустился на колени, незаметно глядя по очереди на Квинта Эмилия, Эклекта, Нарцисса и Марцию. Все они следили за тем, как он борется с судьбой. Думают, с ним так легко покончить? Он силен, как Геркулес… нет, он сильнее Геркулеса. И умнее всех их, вместе взятых.
Коммод поспешно засунул в горло два сложенных вместе пальца правой руки и пропихнул их как можно глубже, к самому язычку, изо всех сил нажимая левой рукой на живот. Сразу же пришли рвотные позывы. За считаные секунды он изверг из себя большую часть жидкости, что была в кубке, который протянула ему Марция. Предательница Марция.
Квинт Эмилий отдал какой-то приказ. Коммод, сотрясаемый рвотными спазмами, не разобрал слов: главной задачей сейчас было исторгнуть из желудка весь яд. Однако он видел, что танцовщицы и музыканты выбежали из главного атриума.
Рвота прекратилась.
Луций Аврелий Коммод встал, вновь обретя силы. Яд был в его теле недолго, всего несколько секунд. Галеновский териак надежно оберегал императора.
Он чувствовал себя живым: новой жизнью полнились и душа, и тело.
– Вы просчитались, подлецы, – сказал он, глядя на Квинта Эмилия, и обратился к одному из преторианцев, стоявшему рядом со своим начальником: – Убей его.
Но солдат, вместо того чтобы повиноваться, сделал шаг назад, отступив от префекта.
– Итак, вы все замешаны? – осведомился император. Поворачиваясь вокруг своей оси, он пристально всматривался в лица тех, кто молча стоял вокруг него.
Преторианцы смотрели на него, и император не мог понять, что эти мрачные взгляды, эти нахмуренные лбы свидетельствуют о жажде мести. К нему никогда еще не относились так, и он с трудом осознавал, что происходит. Он казнил людей, но никогда не чувствовал на себе этой жгучей ненависти, свойственной тем, кто месяцами, годами жил как раб, объятый ужасом…
Квинт Эмилий посмотрел на Нарцисса и прикрыл один глаз: «Подойди к императору». Тот не подал виду, что получил приказ, но тут же повиновался, словно внутри его сработала скрытая пружина.
Коммод поискал глазами трибуна Марцелла, но его нигде не было видно. Кровь, вспомнил он, кровь, что стекала с меча Квинта Эмилия… Все тут же стало ясно.