Старомодной расцветкой восхода,
Под свинцовым осколком,
Придавленный смертною глыбой,
Он умрет вдалеке
И шепнет, умирая:
«Спасибо!»
Нет!
Он сразу займется,
Он будет, наверно, упорен
В заготовительном плане,
В сортировке рассыпанных зерен..
Впрочем, делай что хочешь!
Если б знал ты, как мне надоело,
Выбирая работу тебе,
Самому оставаться без дела!
Что мне делать теперь
И какой мне работой заняться,
Если повесть моя
Начинает опять волноваться?..
1929.
НЭПМАН
Я стою у высоких дверей,
Я слежу за работой твоей.
Ты устал. На лице твоем пот,
Словно капелька жира, течет.
Стой! Ты рано, дружок, поднялся
Поработай еще полчаса!
К четырем в предвечернюю мглу
Магазин задремал на углу.
В ресторане пятнадцать минут
Ты блуждал по равнине меню;
Там, в широкой ее полутьме,
Протекает ручей Консоме.
Там в пещере незримо живет
Молчаливая тварь — Антрекот;
Прислонившись к его голове,
Тихо дремлет салат Оливье.
Ты раздумывал долго. Потом
Ты прицелился длинным рублем.
Я стоял у дверей недвижим,
Я следил за обедом твоим.
Этот счет за бифштекс и компот
Записал я в походный блокнот,
И швейцар, ливреей звеня,
С подозреньем взглянул на меня.
А потом, когда стало темно,
Мери Пикфорд зажгла полотно.
Ты сидел недвижимо — и вдруг
Обернулся, скрывая испуг:
Ты услышал, как рядом с тобой
Я дожевывал хлеб с ветчиной…
Две кровати легли в полумгле,
Два ликера стоят на столе.
Пьяной женщины крашеный рот
Твои мокрые губы зовет.
Ты дрожащей рукою с нее
Осторожно снимаешь белье.
Я спокойно смотрел. Все равно
Ты оплатишь мне счет за вино,
И за женщину двадцать рублей
Обозначено в книжке моей.
Этот день, этот час недалек:
Ты ответишь по счету, дружок.
Два ликера стоят на столе,
Две кровати легли в полумгле,
Молчаливо проходит луна,
Неподвижно стоит тишина.
В ней усталость ночных сторожей,
В ней бессонница наших ночей.
1925.
ПОХОРОНЫ РУСАЛКИ
И хотела она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны. ЛЕРМОНТОВ.
Рыбы собирались
В печальный кортеж,
Траурный Шопен
Громыхал у заката…
О светлой покойнице,
Об ушедшей мечте,
Плавники воздев,
Заговорил оратор.
Грузный дельфин
И стройная скумбрия
Плакали у гроба
Горючими слезами.
Оратор распинался,
В грудь бия,
Шопен зарыдал,
Застонал
И замер.
Покойница лежала,
Бледная и строгая,
Солнце разливалось
Над серебряным
хвостом.
Ораторы сменяли
Друг друга.
И потом
Двинулась процессия
Траурной дорогою.
Небо неподвижно.
И море не шумит…
И, вынув медальон,
Где локон белокурый
В ледовитом хуторе,
Растроганный кит
Седьмую папиросу,
Волнуясь,
Закуривал.
Покойницу в могилу,
Головою — на запад.
Хвостом — на восток.,
И взнеслись в вышину
Одиннадцать салютов —
Одиннадцать залпов —
Одиннадцать бурь
Ударяли по дну…