***
Я звоню. И жду, как в проеме распахнутой двери плавится выхваченная ярким светом Женькина тень. Давно не виделись.
- Дружище, ты ли это? - нарочито, не узнавая и разведя руки, спросит он.
Я отвечу ему:
-Э, старик, да ты окончательно ослеп. Я всегда говорил, что книги тебе вредно читать.
И уже в комнате, он отпарирует:
-А ты, кудрявая обезьяна, в своем вонючем колхозе за целый месяц не соизволил прочитать ни одной самой маленькой строчки, ни одной самой паршивой книги.
А я, подыгрывая ему, отвечу:
-Откуда ты знаешь? И правда не прочитал.
***
Славик восхищается Бальзаком, вот и сейчас, развалившись старом кресле автобуса, рядом с печкой, разморенный потоком воздуха, который приятно обдувал замерзшие за час ожидания на остановке ноги он обдумывал только что прочитанную в Герценке книгу.
Как ни минорно это, но любому наслаждению, даже самому невинному, все равно неумолимо приходит конец. Так уж жизнь устроена. Все в ней конечно. Ничего нет в ней вечного, бесконечного. Бесконечен только хаос. Движение. Броуновское.
И здесь тоже вот. Какое бы удовольствие не испытывал, читая интереснейшие поучительнейшие жизнеописание величайшего и гениальнейшего писателя и мыслителя Оноре да Бальзака, наступает момент, когда ты дочитываешь последнюю страницу, последнюю строчку, последнее слово. А душе — волнение и сердце бьется часто-часто. Переживает.
А как хотелось бы остаться в этой книге, и вместе с Бальзаком испытывать мучительную радость творчества, вместе с ним искать большой смысл и блуждать в бесконечных иллюзиях, остро ощущать жгучую радость жизни, общения, ухаживать за прекрасными дамами и пылко ярко и безудержно влюбиться. И вечно — вечно жить душой и жизнью этого гения.
А самая печально-мучительная в этой книге — последняя страница, похороны Оноре, великого сына французского народа, и прощальная речь Виктора Гюго.
Сжимаются зубы, играют желваки, комок встает в горле. И читаешь, нет, слышишь печальные прощальные слова вслед великому французскому романисту.
Человек, по-моему, должен подражать кому-то. Постоянно. Не знаю, почему подражание высмеивают и осуждают. А ведь это единственный путь перенять и попробовать на себе те или иные формы бытия. Человек, прежде чем выдумать себя, должен кому-то подражать.
После двойки.
Сел красный как рак. Громко, мне кажется, на весь касс, билось сердце. «Опять двойка, - подумалось почему-то безучастно и отстраненно, как будто не о себе. Урок продолжался своим ходом, а в голове роились растревоженные как улей мысли, ругающие, разоблачающие, советующие. И кипели они в бессильной и безадресной то ли злости, то ли обиды, то ли досады. Они, эти растревоженные мысли, знали, что это временно и позволено так открыто и громко звучать в голове хозяина. Еще немного и он беспардонно будет подавлять малейшие их шевеление и тихий ропот. Но пока громко на весь класс билось сердце и кипели, и булькали и высказывались все эти возмущенные произошедшим мысли, которые рождались, разлетались и лопались от избытка чувств.
Вскоре все прошло: и волнение, и стыд, и желание исчезнуть из мира. Все это заменилось одним твердым решением: отныне сконцентрировать все усилия, все внимание на уроках, на учебе, на приобретении знаний.
Кажется, где-то в самом нале лета я хотел изменить свою жизнь и начать жить правильно: не читать что попало, учить уроки, готовиться по графику к экзаменам, самосовершенствоваться. Убрать из головы все, что случайным образом нахватано из газет, книг, освободить свой ум от хлама ненужных знаний и плодов безвольных рассуждений. Сделать так, чтобы было просторно знаниям. Чтобы просторно было нужным знаниям, формулам, правилам, всем учебным навыкам. Надо сделать так, чтобы не только желания и эмоции (хочу-не хочу, нравится-не нравится) руководили моими действиями, а жизненная необходимость. Слово «надо». С этой математикой шутки плохи. Надо научиться мыслить математическими формулами и понятиями.