- Хоть чаю попей! – Лёха стоял в прихожей с чашкой чая.
Артём выправлял из-под джемпера ворот рубашки:
- Черт, надо было погладить! – взял из Лёхиных рук чашку, отхлебнул, обжегся: - Лёш, горячий!
- Я – горячий? – игриво подмигнул Лёха.
- Ну тебя! – обиделся Артём. – Просил же «докипА» не греть!
- Минуту подожди - остынет!
- Некогда! У меня и так опять с заведующей «тёрки».
Лёха после бесконечных недель отчаяния и одиночества наслаждался этой «семейной разборкой». И тем сильнее у него ёкнуло в груди, когда Артём, уже совсем в дверях, напомнил про обещанное на вечер признание:
- Я задержусь после работы… У меня сегодня одно важное дело решится. Приеду - расскажу.
У Лёхи заныло в груди:
- Тём, я буду ждать тебя. Очень! Ты ведь – придешь? Что бы ни случилось?
Тёма кивнул.
- И со своим кольцом? И с Донькой?
- Да! – теперь Артёму, чтоб поцеловаться стоя, приходилось чуть закидывать голову.
- Давай, удачи! - Лёха закрыл за ним дверь, пошел к кухонному окну и проводил глазами по двору его ладную фигуру. Потом сосредоточенно и нервно покусал большой палец, с силой выдохнул, словно на что-то решившись, взял телефон и начал тыкать в кнопки.
* * *
Артём открыл дверь своим ключом и замер в коридоре. У горки стояла чья-то обувь. В квартире слышались мужские голоса. Входить или уйти? Но в комнате его услышали. Дверь открылась, вышел Лёха:
- Тём, привет! У нас гости. А Донька – с тобой?
- Нет. Ее моя мама боится, и я ее оставил у Мадьяра. Я ему звонил, чтоб забрать, но он сегодня где-то очень занят.
Артём задвинул свои вещи за Кэпову коляску, разделся, сунул ноги в тапочки и – смущенно застыл у порога.
Диван – едва ли не впервые на Тёмкиной памяти – был собран. За выдвинутым на середину комнаты столом сидело двое плечистых парней, а на парадной кружавчатой скатерти, о существовании которой в Кэповом хозяйстве Тёма даже не подозревал, теснились бутылки, тарелки, полные салатники и две банки с цветами. Артём перебрал в памяти даты: День десантника – нет, Лёшкин день рождения – нет, до Двадцать третьего февраля - еще полмесяца…
- Алёш, у вас праздник?
- И у «вас»! – улыбнулся Лёха. Сделал шаг ему навстречу, опершись рукой на край стола, вдруг опустился на колени и торжественно проговорил:
- Тёма, я люблю тебя! И прошу руки и сердца. Или - предлагаю?... Как верно? – он обернулся на друзей.
Артём помертвел.
- Лёша, встань! Ты что?... О чем ты?... Ребят, не слушайте. Он пьян. Он бредит. Это – шутка! – он потянул Лёху за плечи, пытаясь поднять. – Скажи им, что – шутка! Это – неправда! – в его глазах бился дикий, отчаянный страх.
- Хватит, Воробей, вас пропалили! – Мадьяр, который до этой минуты «был занят» не «где-то», а на Лёхиной кухне, появился в дверях. – Давай нормально отвечай: да или нет? А то тебе – руку и сердце, а ты – в истерику. Как-то уж совсем по-бабски…
Артём растерянно обернулся на него:
- Иван? Ты откуда?
- Меня на свадьбу пригласили. На твою. Все ждут твоего слова!
У Тёмы дрогнули губы. И он лишь теперь заметил, что стоящий на коленях Лёшка держит в ладони синюю коробочку с кольцом.
- Тёмка, ну - что? – спрашивал он, глядя на Артёма снизу вверх. И его голубые глаза светились любовью и радостью.
Тёма удержал его взгляд, накрыл ладонью синий бархатный футляр и выдохнул:
- Да!
Мадьяр первым захлопал в ладоши.
Лёшка поднялся с коленей сам, без посторонней помощи. Протянул Тёме кольцо и выставил безымянный палец:
- Кольцуй!
На внутренней стороне кольца было выбито: «Артём».
- Подожди! Тогда и ты - меня.
Артём скрутил с пальца своё «обручальное» и положил на Кэпову ладонь. Лёха кивнул, покосился на Мадьяра, державшего наизготовку фотоаппарат:
- Папарацци готовы? – потом взял кольцо с гравировкой «Алёша» и под щёлканье фотообъектива вернул на прежнее место. Тёмка, несмело улыбаясь, взял второе и бережно продел в него Лёхин палец.
- Хирург, понятно?! – негромко прокомментировал Мадьяр его осторожное и точное движение.
Повисла пауза. По законам жанра надо было кричать «Горько!», но обоим «молодым» сейчас так очевидно не хватало храбрости, что гости промолчали.
- Я пойду, переоденусь! – подхватился вдруг Тёма. – Вы все при параде, а я…
Он выскользнул из комнаты, зашаркал в коридоре чемоданом. Кэп посмотрел на гостей исподлобья:
- Тёмка у нас – «девочка». Все выяснения, претензии, вопросы, всё – ко мне. Кто его обидит или будет задираться, огребёт такииих люлей,… – он сжал кулак и чуть крутанул его вокруг своей оси, красноречиво хрустнув суставами. - Всех, кому про нас расскажете - предупредите!
Ильяс с Серегой кивнули – почти без эмоций, Мадьяр картинно поежился. Чтоб смягчить впечатление от грубоватых слов, Кэп обратился к нему совсем другим, дружеским тоном:
- Вань, завтра нам Доньку вернешь?
- Чёрт, даже жалко! Я к ней привык, - вздохнул Мадьяр. Потом улыбнулся лукаво: - Раньше наш Тёма держал хомяков. Но они из него «веревки вили», он с ними не справлялся. Вот и пришлось завести черепаху в коробочке!
- Очень смешно! – сердито проговорил появившийся в дверях Артём.
Теперь он был щеголем: в костюме, галстуке, белой рубашке. Но Лёха вдруг понял, что настроение у него – сложное.
- Тём, что случилось? – серьезно спросил он.
- Я тоже тебе должен признаться, как обещал... Но это – не такое радостное. Вернее, вообще – нет. Во вторник я уезжаю в Баткен*. Мне час назад подтвердили.
У Кэпа сердце зашлось:
- Рыжик, зачем!?...
- Я документы подал еще в январе. Я же - не знал!... – виновато опустил глаза Тёма. – Я думал… Мне было…
Кэп не готов был вот так, в одну секунду отпустить свое счастье.
- Тём, может быть, не поздно отказаться?
- Нет, - Артём безысходно качнул головой. – Я узнавал сегодня: меня уже не успеют заменить. Выезд – через три дня, другой кандидатуры - нет. Если я откажусь, медсанчасть заставы будет не укомплектована… Так нельзя же ведь, правда!?
- Ё-мое! Я думал: женюсь на девчонке, а оказалось – мужик с яйцами! – обреченно выдохнул Кэп.
- Горько! – бухнул Серый.
Утром Лёхе казалось, что самое страшное – это выпалить по телефону:
- Ильяс, про меня и врача – это правда. Я буду с ним вместе жить. Если хочешь, мы с тобой больше не будем общаться. А если остаёшься моим другом, то у нас сегодня – свадьба. И мы тебя ждём!
Дотараторив, он трусливо бросил трубку. Телефон молчал две минуты, потом запел знакомой трелью. И Ильяс, как ни в чем ни бывало, словно и не прерывался разговор, сказал:
- Окей. Чего дарить-то? Серёге я сам позвоню.
Днем Лёху пугало другое: как он будет при мужиках целовать Тёму в губы? На свадьбе ведь – надо! А теперь прежние страхи показались не глупыми – пошлыми. Разве можно держать их всерьез, когда ты узнал, что твоё счастье – лишь на три коротких дня. А потом – неизвестность. Потом - каждый день, цепенея от страха, ждать известий из «горячей точки».
Теперь, когда Тёмкины губы горчили разлукой, страшней всего было потерять хоть секунду, хоть миллиметр дозволенной, доставшейся любви. Лёха наклонился к Любимому. И только тогда напряжение, которое владело Тёмой, Бог весть, сколько недель, а может, даже месяцев, враз схлынуло. Он отдал своему Алёшке губы для поцелуя, и из его крепко зажмуренных глаз покатились слезы.
- Тихо, тихо, малыш. Мой хороший! Всё будет нормально, увидишь! – зашептал ему Лёха, прижимая к своему плечу.
Но Тёма не мог успокоиться. Он дрожал, жался к Лёшке и плакал.
- Мы пойдем? – вопросительно посмотрел на хозяев Ильяс, привставая.
- Не! – замотал головой Лёха. – Сидите! Вы что?! Свадьба же! Куда так рано?
Тёмка рыдал. Муж обнимал его сильной рукой и ласково гладил по локтю. Гости, косясь на них, неловко замерли. Лёха показал им жестом, чтоб – наливали, чтоб брали еду. Серый потянулся за шампанским. Наполнили бокалы – Тёмкин тоже.