С большим интересом наблюдал я за ним, когда играл с ним сам уже в одном турнире в Ленинграде в 1939 году. Был он для меня примером во всех смыслах. Играли в том турнире и Керес с Решевским. Официально он назывался тренировочным турниром. Решевский спросил еще тогда, отчего турнир называется тренировочным. Ему сказали — оттого, что в турнире призов нет, вот оттого и тренировочный. Помню еще играл Левенфиш с Флором и в эндшпиле грубо ошибся и проиграл партию, хотя техника у него была вообще высокая. Тогда из публики спросили еще, а почему вы здесь так не сыграли, пассивно обороняясь? А он в сердцах отвечал: что же я до утра здесь играть буду, что ли… Но уже через пятнадцать минут сел за другую отложенную с Ильей Рабиновичем и выиграл. И был уже в благодушном настроении. Вижу как сейчас его за анализом, фигуркой так пристукивал, так мол и так, так и этак. Мог и вспылить Григорий Яковлевич, эмоционален был. Был он игрок, и игрок зачастую азартный, в отличие, например, от Романовского, который больше был романтиком, педагогом, методистом, учениками был окружен. Понимал ли он, что такое советская власть, и в каком государстве живет? Все, все прекрасно понимал Григорий Яковлевич, и лучше многих еще понимал».
Турнир в 1939 году в Ленинграде был последним международным турниром, в котором Левенфиш принял участие. Международным, впрочем, его можно было назвать очень условно: иностранцами были фактически только Керес, выступавший за пока независимую Эстонию, да американец Решевский. Флор и Лили-енталь уже жили в Советском Союзе, который был представлен еще четырнадцатью участниками. Но даже если и так, всего международных турниров набралось у Левенфиша пять за всю карьеру, еще три московских и тот далекий памятный в Карлсбаде в 1911 году. Его шахматная карьера фактически закончена. В девяти предвоенных чемпионатах страны он дважды был первым, два раза вторым, три раза третьим. Левенфиш играл с шестью чемпионами мира. Баланс этих встреч таков: с Ласкером, Эйве, Алехиным — равный, с Капабланкой (-1), со Смысловым (+1), более чем два десятка партий с Ботвинником дали небольшой перевес последнему, выигравшему восемь партий, проигравшему шесть, при восьми ничьих.
Через несколько лет Левенфиш был вынужден снова на несколько лет отказаться от шахмат: началась война. Сам он скажет впоследствии об этом периоде: «Тяжелые годы Отечественной войны и работы на заводе окончательно подорвали мое здоровье. Я уже не в силах был выдерживать*напряжения борьбы в длительном состязании. Я мог провести неплохо отдельную партию, но затем утомлялся и отдавал очки без боя». Сразу после окончания войны Левенфиш возвращается в Ленинград. Здесь его увидели впервые совсем молодые Корчной и Спасский.
Виктор Корчной занимался с Левенфишем в 1946 году: «Было мне тогда пятнадцать лет; помню еще — смотрели мы каталонскую… Вижу его хорошо и в клубе за карточной игрой — винт — это русский вариант бриджа. Произвел он на меня тогда впечатление человека очень высокой культуры, остроумного и развитого во всех отношениях. Я понял, что это человек из другого мира, когда узнал Ботвинника; тогда я начал сравнивать. И сравнение это было не в пользу Ботвинника, который казался по сравнению с Левенфишем человеком неглубоким, и юмор у него был какой-то мелкотравчатый. И был Ботвинник этаким советским интеллигентом, которых насаждали, в отличие от Левенфиша, интеллигента по крови и по воспитанию дореволюционному, которых большей частью уничтожали. Он видел вещи шире, мыслил по-другому, иностранными языками владел…
Пиком карьеры можно считать его матч с Ботвинником, после чего он в Амстердам должен был поехать на АВРО-турнир. Но Ботвинник пошел куда следует, и все стало на свои места, и не поехал Левенфиш ни на какой турнир. Такие люди, как Левенфиш, так бы никогда не поступили, в этом смысле я и Таля очень высоко ценю, потому что он — один из немногих, кто такое оружие тоже никогда не применял.
Как шахматист, был Левенфиш, конечно, тактиком. Но как культурный человек и культурный шахматист он владел всеми методами борьбы, но как тактик он был особенно сильный. Нет, он не был желчный человек, у него было резкое чувство юмора, но желчный — нет. Меня он, во всяком случае, не обижал никогда. Я выиграл у него несколько партий, но он достойно вел себя после поражений, корректен оставался всегда, хотя я был тогда мальчишкой по сравнению с ним.