Костя искоса разглядывал шагавшего рядом притихшего Ромку. Большой, сильный, спортсмен и умница. Вся жизнь у него впереди, столько будет интересного и захватывающего. Готов ли он связать свою жизнь с Костиной на долгие годы? Так ли сильна Ромкина любовь, что сможет выдержать все испытания, которые им предстоят?
Сможет ли он открыться маме и отцу? Друзьям? А сам Костя — сможет наконец-то признаться Ярославу? Другим преподавателям в академии? Родной тётке?
Почему они должны жить во лжи и пугаться собственной тени? Почему, а? Разве они преступники? Разве обкрадывают кого-то или обделяют беззащитных? Они просто хотят быть вместе, хотят быть счастливыми. Почему кому-то есть до этого дело, и бесполезно от этого «кого-то» ждать понимания и сочувствия? Почему, ну почему, а?
— Костя… я не хочу уходить, — Ромка остановился прямо посреди замёрзшей к ночи лужи, неловко переступил, оскальзываясь, по острым надолбам. — Это неправильно. Я… мы… мы же не делаем ничего плохого.
— Филипп считает иначе.
— Но это же он так считает! Не мы…
Проходившая по краю тротуара женщина отвернулась и ускорила шаг, когда Костя обнял Ромку. Вот, пожалуйста — наглядный пример того, как на них будут реагировать большинство из окружающих людей. Но Косте было уже всё равно.
— Ты не против немного прогуляться?
— А куда пойдём?
— Я познакомлю тебя со своими мамой и тёткой. Тут недалеко, можно пешком, но если хочешь — идём на метро.
— Блин, страшно…
— Не бойся. Они у меня мировые, тебе понравятся.
***
— Ну что опять? — Костя не скрывал, что совсем не рад видеть пятикурсника Филиппа Сумахина. — Вы хорошо написали последнюю контрольную, Филипп, нет необходимости приходить в мой кабинет после занятий.
— Вот, — Филипп положил перед Костей листок бумаги с какими-то записями. — Это тест. Если пройдёте его, я отстану от вас с Кузнецовым. Клянусь.
Костя взял листок — явно вырванный из ежедневника, с цифрами в начале строчек. Поднёс к глазам — почерк у Филиппа был бисерный, но вроде бы все буквы различимы. Так, и что это?
— Пишите, Константин Рихардович, — Фил уселся на стул, который обычно занимал Ромка. — Я засекаю время.
«Любимый фильм Пятакова К.Р.», «Любимый фильм Кузнецова Р.А.», «Любимый цвет…», «Любимая песня…», «Какое у Кузнецова Р. отчество?», «Любимый писатель…», «Любимая книга…», «Когда у Кузнецова Р.А. день рождения?»
— Что за бред, Сумахин?
— Время, Константин Рихардович! — Фил был напряжён, будто перед решительным рывком на соревнованиях за кубок мирового первенства. — Пишите, у вас осталось меньше минуты!
Костя взял ручку и принялся строчить, втискивая свои размашистые буквы в свободные строчки.
— Всё.
— Так… — Филипп привстал, доставая из заднего кармана джинсов ещё один листок, сложенный вчетверо. — Сравниваю.
В окно за спиной Кости толкнулся порыв ветра, ощутимо повеяло свежестью в неплотно прикрытую фрамугу. Февраль на исходе, вот-вот наступит март — с его сугробами, тающими, словно сахар в горячем чае, резкими шквалами, гоняющими по небу дождевые тучи, с разлитым в воздухе ожиданием перемен. Кошачьими руладами, размякшей глиной под ногами, хронической усталостью от авитаминоза… первым теплом от оживающего солнца, первыми прилетевшими грачами, первым подснежником, выбравшемся погреться на проталине в дачном перелеске. Весна уже бурлит в крови, пока незримая, но властно вытесняющая зиму. И как же хочется, чтобы ничто не омрачало эту наступающую весну.
— Стопроцентное совпадение, — Фил откашлялся, потому что у него неожиданно сел голос, как бывает при простуде. — Вы всё друг про друга знаете.
— Это ответы Романа? — Костя протянул руку и Фил безропотно отдал ему второй листок.
Надо же. Ромка запомнил не только любимый фильм Кости, но даже написал, какая из экранизаций ему больше по душе. Хотя сам этот фильм ещё не смотрел — Костя обещал устроить киносеанс, но всё как-то руки не доходят.
— Я… мне нравится Кузнец… Роман, то есть, — Фил говорил тихо, словно не доверял своему голосу, боялся, что снова будет сипеть. — Я в него влюбился сразу, как только он пришёл в команду. Только он… ну… я не знал, что он тоже… если бы знал!..
— Филипп, — Костя вытащил из стола заначенную бутылку с негазированной минералкой, протянул студенту, — что ты теперь собираешься делать? Зачем эти тесты? Что ты хотел узнать? Или доказать? А если бы ответы не совпали?
— Я бы отбил у вас Кузнеца, — всё-таки у этой нахальной ухмылки градус обаяния зашкаливает. Надо отдать должное Филу, он удивительно симпатичный, когда не хмурится. — Я бы всё сделал, чтобы он про вас забыл. Вы препод, вы старше. Он бы выбрал меня. Но…
— Но он выбрал меня. — Костя махнул рукой, когда Фил поставил бутылку с водой на стол — мол, забирай себе. — Мне стоит ждать от вас проблем, коллега Сумахин?
— Если он бросит вас, я буду рядом. Или вы его, — Фил поднялся, кивнул в знак благодарности, забирая минералку. — Я никому не скажу. Уже поклялся. И не буду преследовать Кузнеца. Но… мы друг друга поняли, Константин Рихардович, да?
— Безусловно.
Рука у Фила была горячей и сухой. Наверное, всё-таки простужен, потому и сипит.
А Ромкин браслет так и не отдал владельцу, засранец. Таскает сам. И кто теперь вор?
***
— Я расскажу родителям, — Ромка потёрся носом о Костино плечо и затих, пригревшись у Пятакова под боком. Негромко бормотал телевизор, который они опять забыли выключить, уйдя в спальню. Ночь за окном открывала окошки лампад, разжигая одну за другой мутноватые весенние звёзды.
— Хочешь, приду к тебе, и расскажем вместе?
— И нас убьют на пару.
— Не убьют. Не убила же нас моя тётя Галя. И потом, слушай! Я же такая выгодная партия для тебя — почти кандидат наук, со своей жилплощадью, даже с дачей.
— Издеваешься?
— Просто пытаюсь тебя рассмешить. Не бойся. Если тебя выгонят из дома, наконец-то перестанем разлучаться по вечерам. Будешь жить здесь. Хорошо же?
— А если меня наоборот запрут? Или скажут — уходи из академии?
— Что-нибудь придумаем. В юности я как-то занимался скалолазанием, правда, недолго, но навыки имеются. Я тебя спасу. Только ты это, пока сидишь взаперти, волосы отращивай. Будешь моя Рапунцель. Но только вопрос — как мы потом будем слезать? Ты на каком этаже живёшь, кстати? Может, проще сразу купить парашюты?
— Блин, хватит меня смешить!
Весенней ночи нравится, когда люди смеются — от этого мутноватые бледные звёзды разгораются ярче, превращая непроглядную черноту неба в мягкий фиолетовый бархат. Ещё весенняя ночь любит, когда люди целуются и обнимаются, когда приникают друг к другу с такой силой, что будто срастаются телами — и сердцами.
Столько впереди интересного, захватывающего. И столько трудностей. Жизнь щедра на непростые уроки и суровые экзамены. Но всё это можно преодолеть. Честное слово, можно.
Если любишь по-настоящему.
Ведь правда?