Выбрать главу

– Раньше, на «Завете Крови», мы все время грабили космические скитальцы. По крайней мере, когда нас не рвали на куски имперские орудия. Но здесь как-то все иначе.

– Как это — иначе?

– Хуже. Для начала, этот больше, – Септим снова посмотрел на наручный хронометр. Он пребывал на скитальце уже три часа.

Тремя часами ранее корабль, больше похожий на зловещий клинок, переместился в систему, покинув объятия варпа в выплеске плазменной дымки и пламени двигателей.

Корабль был темен, как зимнее небо в полночь, его бока украшала блестящая чеканная бронза, подобная той, что защищала тела древних героев Терры во времена невежества и безбожия, когда люди еще не потянулись к звездам.

Это было творение воинственной красоты — бронированные ребра, готическая архитектура хребта — воплощенной в гладкой и хищной форме. Зазубренное копье цвета черненой синевы и золоченой бронзы, пронзающее пустоту. Поблизости не было действующих судов, принадлежащих Империуму, ксеносам или кому-либо еще, но если бы они были — и обладали при этом возможностью пробиться сквозь защищающий от ауспиков криптографический туман, создаваемый темным кораблем – то они бы узнали этот корабль по имени, которое он носил во время Ереси Гора, десять тысяч лет назад.

В то темнейшее из времен этот звездолет парил в небесах Святой Терры, над пылающей атмосферой. Пламя миллиона кораблей расцветило космос, когда они яростно сражались друг с другом, в то время как планета под ними, колыбель человечества, горела.

Он был там и поражал корабли, верные Золотому Трону, и они рушились с орбиты, разрывая окутывающие Терру облака и подобно молотам врезаясь в города Императора.

«Ашаллиус С'Вейвал» — так он назывался на мертвом языке мертвого мира. На имперский готик это можно было примерно перевести как «Эхо Проклятия».

III

«Эхо Проклятия» призраком плыл вперед на слабо горящих двигателях, с молчаливой уверенностью рассекая космос. На его мостике люди работали вместе с существами, что уже на протяжении многих поколений не были людьми.

На троне из черного железа и полированной бронзы в центре обильно украшенного помещения восседала некая фигура. Астартес был облачен в древний доспех, чьи части за долгие годы были собраны более чем с дюжины погибших воинов и восстановлены с большим почтением. Лишенные челюстей черепа свисали с наплечников на цепях и гремели с каждым движением воина и с каждым содроганием корабля, которым тот командовал. Лицом, что он являл миру, было глухое забрало в виде черепа с выжженной на лбу одинокой руной, взятой из мертвого языка.

Вокруг фигуры на троне кипела деятельность. Офицеры в старой униформе Имперского Флота, с которой были сняты знаки отличия, работали за различными консолями, столами и экранами когитаторов. Пожилой человек за широкой рулевой консолью передвинул тяжелый стальной рычаг в фиксированную позицию и посмотрел на экраны перед собой, читая рунический текст, что набегал на экран бесконечными волнами. Для несведущего человека столь бурный поток сведений не имел бы смысла.

– Переход завершен, мой повелитель, – крикнул он через плечо. – Все палубы, все системы стабильны. Восседающий на троне силуэт в маске склонил голову в медленном кивке. Он все еще чего-то дожидался.

На мостике зазвучал голос — женский, молодой, однако пронизанный усталостью – доносящийся из динамиков в пастях демоноликих горгулий, украшающих металлические стены.

– Мы это сделали, – выдохнул голос. – Мы на месте. Так близко, как я только смогла.

Наконец силуэт, восседающий на троне, поднялся на ноги и заговорил впервые за несколько часов.

– Прекрасно, – голос его был глубоким и нечеловечески низким, однако в нем чувствовалась на удивление мягкая нота. – Октавия?

– Да? – снова спросил женский голос, слабым ветром проносящийся над мостиком. – Мне... мне нужно отдохнуть, господин.

– Тогда отдыхай, навигатор. Ты хорошо поработала.

Некоторые из людей, обслуживающих мостик, обменялись нервными взглядами. Этот новый командир не походил на прежнего. Приспосабливались к нему медленно, так как большая их часть служила Возвышенному — или даже худшим хозяевам — на протяжении многих лет. Всем им было непривычно слышать похвалу, произнесенную в их присутствии, и прежде всего она вызывала подозрение.

Из ниши в западной стене зала донесся голос мастера-наблюдателя. Хотя он был человеком, голос был механическим, ибо половину его лица, горло и туловище заменяла недорогая и грубая бионика. Аугметику, служившую ему вместо человеческой плоти, он заработал при падении Виламуса, пять месяцев тому назад.

– Ауспик ожил, господин! – крикнул он.

– Просветите же меня, – сказал облаченный в доспехи командир. Он пристально смотрел на оккулус, однако огромный экран в передней части мостика оставался полумертвым, ослепленным чудовищными помехами. Его это не беспокоило — он привык к статическому шуму после путешествия в варпе. Оккулусу всегда требовалось какое-то время, чтобы перенастроиться и восстановиться.

Порой он видел лица в сером шторме беспорядочных сигналов, проносящихся по сверкающему экрану — лица павших, потерянных, забытых и проклятых.

Они всегда вызывали у него улыбку, даже когда кричали надрывным голосом белого шума.

Мастер-наблюдатель заговорил, глядя на показания ауспиков, занимающие четыре мерцающих экрана, каждый из которых показывал цифровые данные обо всем, что окружало корабль.

– Если лететь на трех четвертях полной скорости, через пятнадцать минут и тридцать восемь секунд мы приблизимся на расстояние, достаточное для запуска десантных капсул в указанную цель.

Командир улыбнулся за забралом. Кровь отца, Октавия. За это надо хвалить только твои умения, подумал он. Вырваться из Моря Душ так близко к движущейся цели. Для столь юного навигатора она была необычайно талантлива — или удачлива; она научилась мчаться по тайным тропам Эмпирея с помощью упорства и природного чутья.

– Есть ли сигналы от кораблей поблизости?

– Нет, господин.

Пока все шло хорошо. Командир кивнул влево, где управляли защитными системами офицеры в потрепанной униформе и сервиторы, способные концентрироваться лишь на назначенных задачах.

– Включить «Вопль», – приказал он.

– Да, хозяин, – отозвался один из офицеров. Этот человек, аколит из числа Механикус-отступников, обладал дополнительной парой многосуставчатых рук, тянущихся из силового ранца за спиной. Они управляли другой консолью рядом с той, на которой он работал своими биологическими пальцами.

– Значительный выход плазмы, – нараспев произнес аколит. – «Вопль» может работать еще два и пятнадцать сотых часа, прежде чем придется отключить подавители распознавания ауры.

Этого времени будет достаточно. Командир отключит «Вопль», как только убедится, что эта область пространства будет полностью безопасна. До тех пор он намеревался наполнять пространство вокруг «Эха Проклятия» ужасным шумом на тысячах частот и бессловесными машинными криками. Любой корабль на расстоянии, достаточном, чтобы выследить «Эхо» при помощи сканеров, обнаружит, что его ауспики неспособны найти какую-либо цель среди заглушающего поля, а вокс-каналы забиты бесконечным статическим ревом.

«Вопль» был самым последним изобретением техножреца Делтриана. Невидимость от имперских сканеров имела свою пользу, однако она жадно высасывала энергию, необходимую для питания других систем корабля. Когда «Вопль» работал, пустотные щиты истончались, а носовые пушки отключались полностью.

– Всю оставшуюся энергию на двигатели, – командир все еще смотрел на забитый помехами оккулус. – Подведи нас ближе к цели.

– Повелитель, – сглотнул мастер-наблюдатель. – Цель... она огромна.

– Это корабль Механикус. Тот факт, что он велик, меня не удивляет, и не должен удивлять тебя.

– Нет, господин. По расчетам она значительно больше, чем корабли соответствующего типа и назначения.

– Уточни, что значит «огромна», – сказал командир.

– По показаниям ауспиков, это образование размером примерно с Ятис Секундус, господин.

Возникла пауза, во время которой на мостике воцарилась практически полная тишина. Самым громким звуком были хриплые вдохи и выдохи командира, доносящиеся из вокс-динамика его шлема. Команда еще не очень хорошо знала нового повелителя, однако все они могли легко понять по отрывистому дыханию, что Астартес вот-вот выйдет из себя.