Я спросил:
— А вы думаете, Эллис действительно нашел что-то против мистера Лоринга?
— Да нет, наверно. Если бы нашел, он бы сказал об этом матери. Ведь она ему за это платила. А что?
— Нет, ничего, — сказал я. — Это неважно.
Мы заказали еще, и, прихлебывая, я думал. Быть может, мои возлияния начали на меня действовать, — но только все в этом деле стало казаться мне каким-то бредом сумасшедшего. Я мысленно вернулся к моменту, когда Лоринг явился ко мне в контору, и дальше перебрал все, что мне говорили, и что с тех пор случилось.
Я спокойно прихлебывал свой бурбон и рисовал пальцем узоры из пролитой на стойку капли, с чувством благодарности за то, что Нэнси молча сидит рядом со мной. Я усиленно шевелил мозгами, неподвижно восседая на высоком стуле.
И вдруг меня осенило.
Меня именно осенило, и я ударил себя ладонью по лбу. Бармен искоса бросил на меня враждебный взгляд и уставился вниз на свой доставшийся ему от войны протез.
Нэнси сказала:
— В чем дело?
Я сказал:
— Лапушка, ступай-ка домой. У папы кое-какие дела.
— До скорого?
— Ага. До скорого.
Я постучал в комнату 316 в отеле Брэндон на Кауэнга. Адрес я получил у бармена в Сейбр-Клубе за пять долларов, и на этот раз Вельма была дома.
Она широко распахнула дверь и стала передо мной на пороге, в розовом неглиже. Струившийся из комнаты свет окутывал ее прозрачной дымкой. Я глотнул и вошел в комнату, чувствуя, что лицо мое горит, — и не только от выпитого бурбона.
— Хелло, Вельма.
— Хелло. Вы чего?
— Дела-то плохи, бэби. Праздник кончился?
Она произнесла медленно, удивленно:
— Что?
— Кончился, тю-тю! Завершился.
— Вы, должно быть, попали не в ту комнату, мистер.
— В ту. — Я чувствовал, как во мне теснятся все выпитые двойные бурбоны. — К той девочке. Вы — Вельма Вейл. Я — Шелл Скотт, частный соглядатай, ищейка. Я по делу об убийстве Лоринга, и я его раскрыл. И вас я раскрыл, и вашего дружка, и весь ваш грязный шантаж — все.
Она стояла, глядя на меня, и молчала.
— Мне почти жаль тебя, бэби. Но это расплата. — Последнее прозвучало очень славно и драматично, и я повторил: — Это расплата.
— Не знаю, о чем вы болтаете, — сказала она, но в тоне ее послышалась острота, которой раньше не было.
Я вынул из кармана лоскуток материи с тремя нитками и целлулоидную полоску и показал их ей.
— Это ваши, ведь так, Вельма. Я подобрал их в студии Филлсона. Вот так, бэби.
Она посмотрела на эти предметы у меня в руке и снова перевела взгляд на мое лицо. Казалось, она ничуть не испугалась, — ведь должна была испугаться. Я почувствовал, что устал от всей этой неопределенности.
— Шелл, — сказала она, — вы взяли не тот тон. Право же. Ведь вы меня почти не знаете.
Ну, этот номер не пройдет.
— Бросьте, Вельма, — сказал я. — Я уже достаточно хорошо вас узнал.
— Да что вы, Шелл, — мягко возразила она, — вы меня совсем не знаете.
До этой минуты она одной рукой придерживала у шеи свое розовое неглиже. Теперь она отняла руку.
Должно быть, у меня поднялась бровь, или что-то дрогнуло в лице, потому что она звонко и безудержно рассмеялась. Закинула назад голову и рассмеялась, блестя белыми зубами. Затем она пожала плечами, и одежда ее упала к ее ногам, и она вышла из нее, как из воды. В ярком свете, льющемся с потолка, это было впечатляющее зрелище; она стояла, прямая и невозмутимая, опустив руки, и смотрела на меня с улыбкой.
Она была вся на виду, как свежий нарыв на римском носу.
Она выглядела совсем не так, как в смутно-голубом сиянии в Сейбр-Клубе; ее тело могло бы быть мечтой всякого мужчины. Округленное, теплое, таящее в себе множество обещаний. Я не мог оторвать от нее глаз. Сознаюсь. Не мог. Затруби Архангел Гавриил мне прямо в ухо, — я бы и то не услышал.
Думаю, что именно поэтому я и не услышал, как кто-то подошел ко мне сзади. Как засвистела в момент взмаха дубинка. На какой-то миг лицо Вельмы как будто заволокло туманом сентябрьского утра. В следующий миг я увидел падающие вокруг меня звезды — и провалился в глубокую черную яму.
Словом, получил сполна.
Все было смутно. Очень смутно. Глаза мои резал яркий свет, он плясал вокруг, и маленький человечек барабанил у меня на голове, бил по ней огромной сковородкой, — бонг, бонг, бонг! — прямо по черепу. И меня чертовски мутило.
Только ведь не было никакого человечка и никакой сковородки, — и все же голова моя гудела — бонг, бонг! Была только одна Вельма, она сидела в кресле и целилась мне в живот из маленького, зловещего автоматического пистолета.