А потом настал день, когда центральная власть, закусав сама себя, рухнула. После этого прошло совсем немного времени, и Василия вызвали к командиру полка.
У того в штабе уже находилось пять человек. Трое из них были обыкновенными верзилами из разведроты. Четвертый выглядел довольно интеллигентно, вроде как военный переводчик. Пятый…
Несмотря на то, что этот офицер был всего лишь капитаном, он производил впечатление заводилы. Ни тебе косой сажени в плечах, ни других внушительных габаритов, но в каждое движение вкладывал он несколько больше силы чем надо, вроде как от переизбытка энергии. Рослый красавецполковник рядом с ним смотрелся невыразительно и блекло. Василий понял, что за капитаном стоит кто-то большой, солидный, который собственно и сколотил всю эту группу для неких своих нужд. И еще. У этого офицера были не вполне нормальные глаза. И хотя изъяснялся он спокойно, даже вежливо, по шизоватым гляделкам и той самой напружиненности, можно было догадаться, на что способен этот фрукт.
— Вася, — сказал полковник, — тебе два месяца до дембиля.
— Так точно. И желательно их прожить так, чтобы дембиль все-таки состоялся.
— Сходишь на задание, и я тебя отпускаю. — посулил полковник. И вновь прибывший капитан Лялин не забыл «утешить»:
— В конце концов, это просто интересно. Гарантирую, что вы будете вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь. Вспоминать, но не рассказывать. Договорились, старший лейтенант?
Все это звучало жутковато, и стало ясно, что понятия об интересном у капитана и Василия совершенно различны. Но старший лейтенант был настолько загипнотизирован волевым излучением товарища Лялина, что не посмел забить болт на распоряжения начальства. Василий вяло промямлил, мол, слушаюсь и повинуюсь, я — ваш, хотя звенели в ушах колокола и напоминали о том, что он опять стал клизмой в чужой заднице.
Клизмой не клизмой, а такой, как капитан Лялин, такого как старлей Рютин, всегда поломает. Или психически, или физически. Именно на этом власть держится, а не на каком-то мифическом «присвоении прибавочной стоимости».
Василия прохватила медвежья болезнь, но уже через час пара рослых солдатиков вынесла его чуть ли не с горшком из белокафельного убежища и швырнула с размаху в БТР. Может старший лейтенант и там бы попросился справить нужду, но тут вся разведгруппа пересела в вертолет.
Бойцы расселись вдоль бортов и стали точить лясы, крепкими руками машинально ощупывая затворы и магазины. Оружия у них хватало, а вот умаразума — нет. Как и Василий, они не знали задачи, однако не испытывали томления духа и позывов к дефекации.
Ночью вертушка высадила разведгруппу в горах, и группа шла до рассвета. Затем целый день просидела в щелях и расселинах. И снова ночной марш-бросок по сложно пересеченной местности — Василий маршировал в полуотключке, слыша только свое хриплое дыхание и цепляясь взглядом за уверенную спину капитана. Наверное, помогало и то ширево, которым его снабдил приятель-медик — иначе как уж хиляку-интеллигенту не сдохнуть на дистанции.
На каком-то привале капитан Лялин наконец признался, что их задача — отбить какую-то реликвию у боевиков, причем отнюдь не красное знамя полка. Затем он дал еще одну информацию к размышлению, когда скинул ненадолго куртку — Василий заметил татуировку у него на предплечье. Непонятный шаманский орнамент. Впрочем,угадывалось сходство с каким-то щитом азиатского типа.
Разведчики на странный характер боевого задания отреагировали нормально. Реликвия так реликвия. Василию захотелось поискать у бойцов панели управления на позвоночниках; этим «киберам» можно было поручить нападение даже на мусорный бачок.
Ребята из разведроты все были головорезами, так что их действия при столкновении с противником вполне предугадывались. Переводчик говорил, казалось, на всех южных языках. Кстати он шепнул по секрету, что у капитана сибирский говор. На Василии же лежало всякое оборудование, тепловизоры, лазерные дальномеры, закрытые каналы связи, устройства спутниковой ориентации, рация и, естественно, боди-компы, которые тогда назывались совершенно иначе. Шел 1991 год, и эти приборы были окутаны трехслойным ореолом тайны. Главной изюминкой боди-компов были, конечно, бинокулярные контактные мониторы, кратко бимоны. Они тогда занавешивали полморды на манер маски аквалангиста и вообще придавали инопланетный вид. Кроме того они накладывали на «живое» изображение местности тепловой рисунок, увеличенные фрагменты, измерительные знаки. Оставалось только пожалеть, что с такой штукой нельзя пойти на дискотеку.
В конце второго ночного перехода разведчики оказались на скалах, зависающих над каким-то горным аулом.
— Там, — махнул рукой капитан Лялин, — находится то, что нам нужно больше всего. Рютин, не оплошай, а то съем.
И разве не ясно, что в самом деле съест — хищника видно по ухмылке. Василий, унимая дрожь в руках, начал съемку местности инфравидеокамерой, перебираясь по узким скальным карнизам. Снимки укладывались в память боди-компа, чтобы в конце концов стать интегральным изображением объекта под названием «аул Очхой».
Успешно закончив свое дело, Василий морально несколько окреп и поинтересовался насчет так называемой реликвии:
— На что хоть ОНА похоже, товарищ командир? А то мы схватим, к примеру, ночной горшок вместо бутылки «ркацители».
Тон был шутливый, но получилось дерзковато:
— Именно я возьму ЕЕ, и больше никто, — жестко рубанул командир.Остальным ОНА не по зубам.
Зубастый наш капитан, зубастый. Да еще жилы веревками под кожей ходят.
— Но мы все не вечны, что особенно заметно при исполнении ответственных заданий, — стал спорить Василий, хотя чувствовал себя неуютно. — А если с вами что-нибудь случится?
— Тогда вы все возвращаетесь на базу.
И Василию тут пришло в голову, что если капитан отыщет свою секретную штуковину, то, не исключено, попробует вернуться на базу один, без дорогих боевых товарищей. Возможно такая мысль посетила и переводчика, который довольно неприязненно посматривал на своего командира. А тот — умный, хитрый, сильный зверь, да и только. И все чисто человеческое, всякое там хныканье, нытье, смятение сердца и томление духа — ему чуждо.
Командир, как обычно, решил пропустить дневное время, и уж потом активничать. Василий протиснулся в щель меж двух глыб, сжевал шоколадный батончик, начал подумывать о «наркомовской» дозе, которая могла избавить от мрачных размышлений на тему близкой геройской смерти, как вдруг на него уставился капитан Лялин. Смотрит своими ненормальными гляделками то ли расфокусированно, то ли насквозь, и молчит. Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Василий справился:
— Товарищ капитан, а правда, что вы из Сибири?
— Это тебе наш толмач сообщил? Догадливый гад, — произнес капитан Лялин таким тоном, что Василий испугался за судьбу переводчика. — Да, из Сибири я, браток, привык со снежными бабами трахаться. Так вот, у нас есть один генерал, который может поставить верх тормашками твой Эльбрус. Боевой мужик, нестарый еще, но у него за плечами и Афган, и Ангола, и ОАР, и Вьетнам, и Чехословакия, и Венгрия. И никому он еще не просирал. А сколько раз он меня из дерьма вытаскивал! Но вот когда он служил на Кавказе, у него местные паскудники уволокли одну вещь. И сейчас ее надо вернуть.
— Вещь? — Василий с тревогой оглянулся, опасаясь, что еще кто-нибудь услышит. — Нашу группу послали на боевое задание, потому что у какого-то начальника свистнули ридикюль с пачкой сторублевок и упаковкой презервативов?
Сказал это Рютин и поежился, опять дерзковато получилось.
— Ничего, ничего, юмор я оценил. И не бойся, что нас кто-нибудь услышит, — капитан как-то по звериному улыбнулся-ощерился. — Один ты слышишь и никому, конечно, не передашь. Понимаешь, мой командир не псих какой-нибудь, у него голова Ньютона, а кулак… ну как у Рэмбо. Если генерал говорит, что это важно, значит, важно.
Василий пытался собрать свои мысли. Наконец появилось какое-то соображение.