– Мы посчитали, что это немного чересчур, – извиняющимся тоном ответил двоюродный дедушка Лестер. – Мы с Эдгаром просто воспользовались теми чарами, которые накладывались на Люка Пинхоу, – он кивнул Айрин: – Вашего предка, миссис Йелдэм. Мы покалечили его ноги. Потом мы посадили его в старую повозку, которую он так любил, и отвезли в леса.
Айрин выглядела пораженной ужасом.
– Мы собирались, – объяснил дедушка Эдгар, – поместить его по ту сторону вместе со скрытым народом. Но опыт показал, что мы не в состоянии открыть запирающие чары. Так что мы сотворили еще одни запирающие чары, построив барьер, и оставили его за ним.
– Пожалуйста, пойми, Бабка Нора, – умоляюще произнес двоюродный дедушка Лестер. – Дед Фарли всё это знал и не возражал. Так… так казалось гораздо милосерднее.
– Мне это кажется крайне жестоким, – так мягко и тихо произнес Крестоманси, что оба двоюродных дедушки вздрогнули. – Кто еще знал об этом вашем милосердном заговоре?
– Бабка, конечно… – начал двоюродный дедушка Эдгар.
Но Крестоманси по-прежнему использовал Перформативную Речь.
– Они сказали всем нам, – заговорил папа, сгибая пилу. – Всем его сыновьям. Им пришлось из-за раздела имущества. Мы не были удивлены. Мы все это предвидели. Мы организовали, чтобы Айзек и Седрик оставляли ему за барьером яйца, хлеб и всё такое, – он серьезно посмотрел на Крестоманси. – Он должен быть всё еще жив. Еда пропадает.
Тут двоюродная бабушка Сью, которая сидела, держа за ошейник одну из толстых собак, вернувшуюся после погони за летательным аппаратом, резко встала и хлопнула ладонями по накрахмаленной юбке.
– Живой в лесах, – сказала она. – Восемь лет. Без возможности пользоваться ногами. И все вы лгали об этом. Девять взрослых мужчин. Мне стыдно, что я принадлежу к этой семье. Кончено, Эдгар. Я ухожу. Я отправляюсь к своей сестре за Хоптоном. Немедленно. И не надейся, что еще когда-нибудь услышишь обо мне. Пошли, Буксир, – и она живо зашагала со двора, а собака запыхтела за ней следом.
Двоюродный дедушка Эдгар в отчаянии подскочил:
– Сюзанна! Пожалуйста! Просто… Мы просто не хотели никого расстраивать!
Он бросился за двоюродной бабушкой Сью. Но Крестоманси покачал головой и указал на скамейку, на которой двоюродный дедушка Эдгар сидел. Дедушка Эдгар опустился на нее обратно – несчастный и побагровевший.
– Должен сказать, я рад, что Клэрис здесь нет, и она этого не слышит, – пробормотал двоюродный дедушка Лестер.
«Хотела бы я не быть здесь и не слышать этого!» – подумала Марианна. На глаза навернулись слезы, и она знала, что больше никогда не сможет относиться к своим дядям по-прежнему.
Тетя Джой, которая будто ждала окончания, тоже встала и зловеще скрестила руки.
– Восемь лет, – произнесла она. – Восемь лет я жила во лжи, – она высвободила одну руку, чтобы обвиняющим жестом указать на дядю Чарльза. – Чарльз, не надейся сегодня прийти домой, потому что я не пущу тебя! Ты, бесхребетный бездельник. Они избавились от твоего отца, а ты даже не заикнулся об этом, не говоря уже о том, чтобы возразить. Я сыта тобой по горло, и точка!
Дядя Чарльз, опустив голову, искоса посмотрел на тетю Джой из-под ее указующего пальца – совсем как Джо. Марианна подумала, что он выглядит не таким уж несчастным.
Тетя Джой обвела указующим пальцем остальных тетушек:
– И я не понимаю, как вы, женщины, можете сидеть здесь, зная, что они сделали и о чем лгали. Мне стыдно за вас – больше мне нечего сказать!
Она развернулась и тоже прошествовала со двора. Невидимое существо на крыше заиграло марш в такт стуку туфлей тети Джой.
Марианна посмотрела на остальных тетушек. Тетя Полли и глазом не моргнула. Дядя Седрик явно давным-давно ей обо всем рассказал. Они были очень близки. Тетя Хелен доверчиво смотрела на дядю Артура, уверенная, что у него были веские причины не говорить ей. Но тетя Пру смотрела на дядю Саймона с очень странным выражением. Мать Марианны выглядела такой несчастной, какой Марианна еще ни разу ее не видела. Папа явно не сказал ей ни слова. Марианна перевела взгляд на серьезное лицо дяди Айзека и заинтересовалась, что он сказал тете Дайне – если вообще что-то сказал.
– Надеюсь, больше никто не хочет уйти, – произнес Крестоманси. – Хорошо.
Он посмотрел на папу. Хотя его лицо было бледным и напряженным от боли, глаза оставались яркими и темными. Папа подпрыгнул, встретив взгляд этих глаз.
– Мистер Пинхоу, возможно, вы будете столь любезны объяснить, что именно вы предвидели и почему все посчитали необходимым… э… избавиться от вашего отца.
Папа аккуратно положил пилу к ногам. Коричневато-фиолетовая рука тут же услужливо предложила ему еще одну кружку с питьем. Гарри Пинхоу взял ее, поблагодарив кивком, слишком занятый тем, что будет говорить, чтобы заметить, откуда появилось питье.
– Дело в том яйце, – медленно произнес он. – Яйцо стало последней каплей. Любому стоило лишь глянуть на него, чтобы понять, что Дед достал его из-за ограничительных чар. Всё остальное, на самом деле, вело к этому.
– Каким образом? – спросил Крестоманси.
Гарри Пинхоу вздохнул:
– Можно сказать, старый Дед страдал от избытка ведовства. Он всегда уходил в леса собирать странные травы и совал свой нос в то, что лучше оставить в покое. И постоянно повторял Бабке, что скрытый народ несчастен в заключении и его надо освободить. Бабка, конечно, не желала об этом слышать. Как и Джед Фарли. Они ругались по этому поводу почти каждую неделю. Бабка говорила, что нашей работой всегда было держать их взаперти, а Дед кричал свой бред насчет того, что давно настало время их выпустить. Ну и тогда…
Гарри Пинхоу отпил для смелости своего странного напитка и состроил озадаченную гримасу, почувствовав его вкус, а потом продолжил:
– Ну и кризис наступил, когда Дед пришел из леса с этим громадным вроде как яйцом. Он отдал его Бабке и велел ей держать его в тепле и позволить вылупиться. Бабка спросила, чего ради она должна этим заниматься. Дед не говорил ей, пока она не наложила на него чары правды. Тогда он сказал, что в этом состоял его план по освобождению скрытого народа. Он сказал, что, когда яйцо вылупится, он будет рядом, чтобы увидеть, как со скрытого народа спадают путы, – Гарри Пинхоу с несчастным видом посмотрел на Крестоманси. – И это стало последней каплей, понимаете? Дед произнес это будто пророчество, и Бабка не могла допустить подобное. Бабка – единственная, кому дозволено изрекать пророчества, мы все это знаем. Так что она сказала своим братьям, что Дед совершенно отбился от рук, и велела им убить его.
Марианна вздрогнула. Кот поймал себя на том, что защитным жестом положил ладонь на Кларча, сжав теплый пух на его спине. К счастью, Кларч, похоже, заснул. Крестоманси слегка улыбнулся с крайне озадаченным видом.
– Но я не понимаю, – произнес он, – почему необходимо держать этих несчастных созданий взаперти?
Папа пришел в недоумение от вопроса.
– Потому что мы всегда так делали, – ответил он.
Бабка Нора снова вступила в разговор, провозгласив:
– Мы всегда так делали. Потому что они мерзость. Злые, нечестивые существа. Коварные, вредные, дикие и гадкие!
Доротея подняла взгляд от своего громадного стакана:
– Опасные. Само зло. Вредители. Я бы уничтожила каждого из них, если бы могла.
Она произнесла это так злобно, что по полувидимым и невидимым существам во дворе пробежала отчаянная испуганная дрожь. В Кота и Марианну вцепились невидимые дрожащие руки. Одно полувидимое существо взобралось Марианне на колени. Твердая голова с бакенбардами – или, возможно, усиками – умоляюще ткнулась в лицо Коту, а другое существо пробежало по спине и для безопасности уселось ему на голову. Он посмотрел на Крестоманси в поисках помощи.
Однако Крестоманси смотрел на Доротею, а потом строго посмотрел на Гарри Пинхоу.
– Сожалею, но должен сказать вам, что Дед Пинхоу был совершенно прав, а вы все очень-очень ошибаетесь.