Тут его на секунду прервала мать Николы, пролетевшая мимо них на метле.
– Я не могу ждать, Лестер! – крикнула она. – Иначе пропущу время посещений.
Когда двоюродный дедушка Лестер уныло махнул ей, папа возобновил свою обвинительную речь:
– Эти люди со своими угрозами! Как они могут говорить, что мы злоупотребляем магией, и при этом хотят изучить наше ремесло? Это бессмысленно. Но они думают, будто имеют право устанавливать над нами надзор, со своими новомодными высокомерными путями и глупыми сказками про доисторическую резню и недопонявших детей – я не верю ни единому слову. Мы обычные люди, занимающиеся тем, чем всегда занимались, а они просто приходят…
Всё больше и больше раздражавшаяся мисс Розали рявкнула:
– О, замолкните, приятель! Конечно, вы можете вернуться к своим добрым старым путям. Мы хотим всего лишь изучить их.
Это только еще больше завело папу.
– Суют свой нос и любопытствуют. Говорят и говорят про касающиеся ремесла вещи, о которых никому не следует упоминать. Выпускают скрытый народ. Вот на что я жалуюсь, женщина! Мы кто для вас – горелый рыбный садок?
– Я отказываюсь спорить с вами! – высокомерно выдохнула мисс Розали.
– Хорошо! – сказал папа и продолжил свою обличительную речь, и его бормотание становилось всё более задыхающимся по мере того, как машина увеличивала скорость, катясь по склону.
Он не остановился, даже когда машина повернула за угол у подножия холма, где они столкнулись с тетей Джой, стоявшей на своей наполовину построенной стене.
– Я говорила серьезно! – крикнула тетя Джой и швырнула чемодан в дядю Чарльза. – Ты не вернешься, и вот твои вещи – свадебный костюм и всё остальное. Я их утоптала.
Дядя Чарльз не пытался отвечать. Он просто подобрал потрепанный чемодан и двинулся рысцой дальше, робко улыбнувшись дяде Ричарду.
– Наблюдают за нами, – продолжал папа. – Думают, они такие умные. Рыбный садок. Всё Марианна виновата.
В Лощине они обнаружили Бабку на улице возле парадной двери, окруженную летающим едва видимым народом. Бабка явно им не нравилась. Они кидались на нее, дергались за волосы, щипали и царапали, а потом отлетали прочь. Бабка отбивалась свернутой газетой.
– Кыш! – кричала она. – Отвалите! Кыш!
Тетя Дайна, которая, похоже, совсем не видела летающих существ, беспомощно уворачивалась то в одну, то в другую сторону, подныривая под газету.
– Хватит, Бабка, дорогая, – говорила она. – Заходи уже внутрь, дорогая.
– Рыбный садок, – сказал папа и помчался вниз, издав что-то вроде стона, когда увидел, как легко Бабка сумела выбраться из его тщательно наложенных удерживающих чар.
Бабка уставилась на Крестоманси, когда тот неловко и пошатываясь выбрался из машины. Похоже, она немедленно поняла, кто он.
– Не смейте! – крикнула она, когда он приблизился, обогнув утиный пруд. – Вы пришли только мехорькать мне. Я этого не делала. Это Эдгар и Лестер.
Полувидимые тоже знали, кто такой Крестоманси. В полном составе они отлетели от Бабки и уселись на крыше коттеджа, наблюдая.
– Я знаю насчет Эдгара и Лестера, мэм, – произнес Крестоманси. – Я хочу знать, почему вы преследовали Фарли.
– Разджедил мою голову, – сказала Бабка. – Мой рот подпрыгнут.
– Означает, что у нее рот на замке, – перевел дядя Чарльз из толпы.
– Абсолютно задельфинена, – согласилась Бабка.
– И, вероятно, также закитена, – пробормотал Крестоманси. – Думаю, лучше вам отморжевать их, мэм, и…
Калитка на обходной дорожке, которая проходила через акры огорода дяди Айзека, с тихим щелчком открылась, впуская Молли и Деда.
Не все увидели их сразу, поскольку их закрывал угол коттеджа. Но Марианна увидела. И поняла, почему Дед добирался так долго. Его ноги были изогнуты и искривлены, а ступни скручены так, что ходить было совершенно невозможно. Обеими руками он держался за спину единорожихи. Она делала один осторожный шаг, а потом останавливалась, чтобы Дед мог подтянуть себя к ней. Каждый раз, когда его ногам приходилось принять на себя его вес, он вздрагивал от боли.
Марианна повернулась и завопила на двоюродных дедушек. Она была так зла, что оба отпрыгнули от нее – почти в живую изгородь у них за спиной.
– Это самая ужасная жестокость, которую я когда-либо видела! Дедушка Эдгар, я никогда больше не буду с тобой разговаривать! Дедушка Лестер, я никогда не приближусь к тебе!
Она бросилась к Деду и сорвала с него чары. Это немного походило на очищение сильно заросшего дерева в мамином саду от сорняков и ползучих растений. Марианна царапала, тянула и тащила. Чары сопротивлялись, словно терния и крапива, но в итоге – задыхающаяся, с изжаленными руками и слезами на глазах – она содрала их и бросила едва видимому народу, чтобы он избавился от них. Они налетели на чары и радостно их унесли.
Дед медленно со скрипом выпрямился, оказавшись одного роста с Крестоманси.
– Спасибо тебе, лапочка, – улыбнулся он Марианне.
Молли повернула к ней голову, чтобы грустно сообщить:
– Я могу исцелить раны плоти, но это была магия, – и добавила Деду: – Продолжай держаться за меня. Ты не сможешь сразу легко ходить.
Они двинулись дальше, обогнув угол коттеджа. Крестоманси, который теперь, стоя рядом с Котом, опирался на длинный черный капот машины, прекрасно их видел. Но Бабка с вертящейся вокруг нее тетей Дайной была слишком занята выкрикиванием оскорблений Крестоманси, чтобы заметить.
– Чернилопузырный комод! – вопила она. – Отклеенное болото!
Кот подумал, что и у единорога, и у высокого старика, ступивших в солнечный свет перед коттеджем, загадочный, нереальный, серебристый вид.
От Пинхоу раздалось протяжное бормотание:
– Старый Дед!
– Это не его старая кобыла Молли?
Это насторожило Бабку. Она резко развернулась, и по ее увядшему лицу разлился ужас.
– Ты! – произнесла она. – Я велела им убить тебя!
– Бывало, я жалел, что они этого не сделали, – ответил Дед. – Чем ты занималась, Эдит? Давай теперь услышим правду.
Бабка слегка пожала плечами:
– Лягушки. Муравьи. Гниды. Блохи. Зудящий порошок, – она хихикнула. – Они решили, что зуд – это новые блохи, и мылись, пока не содрали с себя кожу.
– Кто? – спросил Дед.
Он снял руку с Молли и стоял сам, глядя на Бабку сверху вниз. Единорожиха развернулась назад, шагнула к Крестоманси и, вытянув шею, легонько толкнула рогом его окровавленную руку в лохмотьях.
Крестоманси дернулся и задохнулся. Кот почувствовал исходящий от рога теплый порыв исцеления, хотя оно было направлено и не на него.
– Спасибо, – благодарно произнес Крестоманси, глядя в большие голубые глаза единорожихи. – Действительно, большое спасибо.
Цвет его лица немедленно улучшился, и хотя кровь по-прежнему оставалась на рубашке Джо, Кот был уверен, на руке Крестоманси больше нет пулевого ранения.
– Рада помочь, – ответила единорожиха.
Она подмигнула Коту и развернулась обратно к Деду.
– Кто? – повторил Дед. – Кого ты теперь мучила?
Бабка упрямо опустила взгляд в траву.
– Этих Фарли. Ненавижу их всех. Эта их Доротея встретила грифона у ворот Замка, и они сказали, будто я его выпустила.
– Грифонша всего лишь искала свое яйцо, бедняжка, – заметил Дед. – Она подумала, что к тому моменту оно могло попасть в Замок. Что ты сделала с ним?
Бабка потерла траву пальцем ноги и хихикнула:
– Оно не разбивалось – даже когда я сбросила его с лестницы. Я заставила Гарри засунуть его на чердак, обвязав его, и надеялась, оно умрет. Мерзкая штука.
Дед поджал губы и посмотрел на нее с величайшей жалостью.
– Ты стала будто испорченный маленький ребенок, да? Совсем не думаешь о других. Но твои чары на них сильнее, чем когда-либо, и они по-прежнему исполняют твои указания.