Бреславль. Гравюра XVII века
Бёме, который в данный момент был в отъезде, узнает об этом с возмущением и гневом. 5 марта он доверительно сообщает Мартину Мозеру в Гольдберг, что «продиктованное самим сатаной» обвинительное послание Рихтера имеет и свою положительную сторону, «так как теперь почти все — дворяне и ученые, а также простые люди — хотят читать эту книгу и желают узнать о ней, так что эта книжка в скором времени прогремит по всей Европе, обойдет ее и будет всеми весьма любима»[32]. При дворе саксонского курфюрста интересуются Бёме, и он уже принял приглашение к «концу лейпцигской мессы». «Кто знает, чем все это может кончиться, быть может, бесстыдному хулителю и удастся заткнуть рот и распространить истину». 26 марта Бёме, вернувшегося домой, приглашают на собрание городского совета, который, однако, не приходит ни к какому определенному решению. То ли магистрат, не одобряя обвинений старшего пастора, в то же время не хотел открыто выступить против него, то ли казалось разумным попытаться побудить Бёме покинуть город. Во всяком случае, обсуждение показало, что обвиняемый нашел себе защитников в совете. Впрочем, удивляет то обстоятельство, что не искушенный в красноречии сапожник не получает помощи со стороны своих друзей. Как раз в этот момент он остро нуждался в поддержке, к тому же Бёме был не способен платить своим преследователям той же монетой. В январе 1624 года это дело перестало быть предметом лишь его собственной заботы, оно стало теперь предметом публичных обсуждений. Теперь речь идет не о частных убеждениях незначительного ремесленника, а скорее о фундаментальном вопросе религиозной свободы, который ставит под сомнение пастырь его общины.
Алхимик в лаборатории. Гравюра XVII века
6 апреля Бёме сообщает в письме Швайнихену: «Теперь я хочу дать знать Вам, что сатана так сильно рассержен нами, словно мы разрушили весь ад, тогда как всего лишь в немногих людях есть силы штурмовать его разбойный притон. Но так как мы не хотим позволить ему безмятежно пребывать в своем пристанище, он одержим бешенством и намеревается истребить нас…» Мы узнаем из письма, что обвинение старшего пастора, которого Бёме именует здесь «старшим фарисеем» у привело к тому, что «большая часть совета прочла мою печатную книжку и не нашла в ней ничего противного христианству, и многим она даже очень полюбилась, и притом многим из бюргеров. Поэтому некоторые расценили намерения пастора как несправедливые, полагая, что здесь нет никакой правовой основы для преследования»[33].
Гёрлиц. Лестница ратуши с кафедрой и залом юстиции
Читатели и сами могут понять, что дидактическая книжка »Путь ко Христу», по существу, не содержала в себе ничего нового или революционного. И многие полагали, что «сообразно воле Святых Отцов, чтобы таких книжек появлялось больше». И на самом деле, перекличка с текстами мистической традиции, скажем с «Подражанием Христу» Фомы Кемпийского, здесь вне всякого сомнения.
Те из членов городского совета, которых Грегор Рихтер сумел все же склонить на свою сторону, решались только на то, чтобы запугивать беззащитного сапожника и грозить ему, что император или курфюрст возьмутся за это дело, словно обвиняемый должен был опасаться непредубежденного судьи. »Они советовали мне уйти в сторону, чтобы им не иметь от меня беспокойства». Бёме, который был кем угодно, только не умным тактиком, и которому не дали возможности написать и представить защитительную речь, малодушно отступает. Он вручает себя Богу, после чего городской совет Гёрлица уже не в состоянии защитить такого достойного гражданина, как он, от яростных нападок пастора. Но еще перед тем как Бёме уступил внешнему давлению — в течение нескольких недель ему приходилось вместе с семьей терпеть издевки и презрение взвинченной толпы, — он сочиняет свою «Защитную речь против Грегора Рихтера». Ханс Грунски дает ей следующую оценку: «Этот текст, кипящий духовной силой, уже стилистически представляет собой мастерское произведение, которое еще должно найти подобное себе в этом литературном жанре. Доказывая свое превосходство даже в дрожи возбуждения, он мобилизует все регистры иронии и все же сохраняет глубокую серьезность, присущую делу»[34] . Своему обвинителю, который в незадолго до того распространенном обвинительном послании совершил непростительные ошибки, Бёме не дает спуску. Отвечая фразой на фразу, он опровергает и лишает силы ядовитые обвинения «пасквиля», не считает достойными ответа «проклятия, поношения, хулу, схоластические споры, а также клеветнические полемические послания», которые ему сердечно чужды, и он считает их «весьма досадными пасквилями, противными христианской любви и истине».