На презрительную оценку его профессии и его книг Бёме отвечает: «Вы полагаете, что Святой Дух привязан к Вашей школе»[35]. Он уличает своего критика в том, что тот плохо знаком с содержанием его книг и не в состоянии усвоить их даже в объеме титульного листа. «Я почти убежден, что Вы ничего в этом не поняли, потому что это отнюдь не дело первого встречного, но лишь того, кому помогает Бог… Но все же я посоветовал бы Вам мою книгу «Утренняя заря», если бы Вы не были настолько гневным и ревнивым человеком, что с Вами невозможно говорить. Вы с Вашими поношениями только препятствуете дарам Божьим и сами делаете себя недостойным их»[36]. До какой степени у господина примаса отсутствует духовная субстанция, Бёме определяет его же словами: «Покажите же мне Ваше христианское сердце: ведь Вы пастырь Христов, где же Ваша любовь… Где же Ваши мягкосердечие и миролюбие?.. Прочтите Послания апостола Павла к Титу и Тимофею, Вы увидите, каким должен быть епископ, и поймете тогда, что лишены сердца, какое надлежит иметь настоящему епископу»[37]. Подобным образом Бёме не уклоняется от обвинения, что он еретик, подобный Арию, и гностик, как Керинф или сам Антихрист. «Я не хочу покушаться на кого-нибудь, пребывающего в ладах со своей совестью, но я хочу испытать этот пасквиль, не скрывается ли за ним новый Антихрист». И он «выглядывает оттуда»! Волосы станут дыбом у того, кто с ужасом и смущением увидит, как служитель церкви злоупотребляет своим положением, чтобы «излить яд на невинный народ» Гёрлица и его окрестностей, и во время Страстей Господних не может найти себе лучшего занятия, чем безо всяких оснований клеймить почтенного члена общины подлецом, клятвопреступником и падшим пьяницей. Бёме невозмутимо продолжает: «Те обвинения, которые господин примас предъявляет сапожнику, следует предъявить ему самому, ведь известно, что господина примаса нередко приходится поднимать из-за стола совсем хмельным и отводить домой»[38]. «Те из бла городных и власть имущих, которым служат в опьянении, не приглашают меня к себе, но только набожные и богобоязненные люди, которые к делу своего спасения относятся серьезно». На обвинение, будто бы Бёме злоупотребляет водкой, он отвечает так: «Мы, бедные люди, не в состоянии за нее платить. Нам приходится довольствоваться глотком пива»[39].
Дрезден. Гравюра на меди Матхауза Мериана-ст. (1593–1650)
Несмотря на эти и подобные обвинения, которые доходят до Бёме в письменной и устной форме от Грегора Рихтера, он не ожесточился. Прозревая скрытый смысл ситуации, он видит в своем преследователе молот Божий, который вопреки своей воле придает необходимый размах воздействию его книг и его писательской деятельности. «Его хула была моей силой и моим ростом. Его преследования растили мою жемчужину. Он сам извлек ее и открыл публике»[40]. Так, в гёрлицком старшем пасторе Бёме видит орудие Божие. И желая ему доброй совести, которой он располагает сам, он показывает, что преодолел своего врага.
Бёме, с одной стороны, подчиняется решению магистрата, с другой стороны, он извлекает возможности из приглашения к дрезденскому двору. Правда, он делает это с тяжелым сердцем, поскольку вынужден оставить беззащитной свою семью, обреченную на издевки толпы. Ему, сорокадевятилетнему человеку, осталось всего полгода общественной жизни. 10 мая 1624 года он отправляется в поездку. В Циттау он встречает Иоганна Молинуса и Каспара фон Фюрстенау, с ними и другими друзьями по убеждениям он вступает в оживленный обмен мнениями. Он ждет многого от пребывания в Дрездене, где останавливается у придворного врача и «химика» Бенедикта Хинкельмана, который «встретил меня со всей христианской любовью и дружбой» и с которым он «каждый день проводил в доброй беседе». Хинкельман знакомит своего гёрлицкого гостя с некоторыми членами совета курфюрста. Бёме пишет гёрлицкому врачу Тобиасу Коберу, поддерживающему добрые отношения с семьей Бёме. «Я также надеюсь предстать пред Его курфюрстским Величеством и надеюсь, что все пройдет благополучно». Из писем Бёме мы узнаем о заботах и радостях, надеждах и опасениях сапожника. Во втором письме из Дрездена читаем: «Я прошу Вас в христовой любви приветствовать мою жену и всех добрых христовых братьев… и утешить мою жену, пусть она оставит ненужную печаль: я вне опасности и нахожусь даже в лучшем положении, чем в Гёрлице. Ей следует только оставаться дома и пребывать в покое, и пусть себе горит Вавилон»[41]. Бёме подписал это письмо »Теутоникус».