Выбрать главу

Там вживе можно увидеть полярность и единство противоположностей — то, что за столетие до этого Николай Кузанский назвал «coincidentia oppositorum» (единство противоположностей). Столетие спустя после Бёме швабский теософ и теолог Фридрих Христоф Оетингер, тайный алхимик и «маг юга», сформулировал это богословское ведение в часто цитируемом тезисе о «воплощении исходя из цели пути и трудов Бога». У Гёте, наконец, теософия становится последовательным взглядом на природу. Фауст, глядя на знак макрокосма, признает (сцена «Ночь»):

В каком порядке и согласии Идет в пространствах ход работ! Все. что находится в запасе В углах вселенной непочатых. То тысяча существ крылатых Поочередно подает Друг другу в золотых ушатах И вверх снует и вниз снует{5}.

Дух и материя не распадаются, они заключены в такое единство, которое имели в виду средневековые алхимики, когда говорили «Unys Mundus» (один мир), — в единство, заново открытое аналитической психологией и современной физикой, согласно которым материальное и психическое — это два соотнесенных друг с другом «аспекта единства бытия, трансцендентного сознанию» (К. Г. Юнг).

Фридрих Христоф Оетингер. Гравюра на меди Якоба Андреаса Фридриха

В последней цитате из Бёме прозвучало ключевое словосочетание «третий принцип». Мы встречаемся с основополагающим элементом его учения о «трех принципах». В письме Каспару Линднеру он так описывает свой герменевтический ключ: «В моей книге на трех страницах изложены три принципа мудрости. Я могу найти в них все то, что говорил Моисей и пророки, а также Христос и апостолы. Я могу найти в них основу мира и все тайны. Но не я, а Дух Господень делает все это по мере, которую Он положит»[122]. Последнее предложение нельзя не отметить. Дело в том, что уже средневековая натурфилософия знала учение о трех принципах, которое было найдено, с одной стороны, по аналогии с догматом троичности, а с другой стороны, при наблюдении алхимических процессов. У Парацельса (например, в «Opus Рагаmirum», «Liber Meteororum») это учение было развито как результат «опыта». Философ и маг Агриппа фон Неттесхайм в своих «Магических трудах» описывает, каким образом маг может черпать силы из троякого мира. Соль, сера и ртуть являются телесными подосновами троичности. Сообразно этому называются и три незримые, лишенные телесности «силы».

Бёме перенимает эти базовые воззрения, но преобразует их так, что они служат ему лишь средством для изображения процесса, в который вовлечены космос и человечество. Уже в «Утренней заре» Бёме ищет возможность вербального перевода своих визионерских опытов, это предприятие выводит его на предел выразительных возможностей языка. Бёме часто упрекают в темноте, неясности языка, целые фрагменты его текстов признают недоступными для понимания. Именно этим поиском объясняются изобилие зримых образов и метафор и использование «естественного языка». Так именует он разработанный им вид объяснения слов, который не имеет ничего общего с научной этимологией, но который, используя язык звуков, мудрость, заложенную в гласных, согласных и их комбинациях, позволяет точнее определить качество того, что выражается посредством слов и слогов, чем посредством обыденного словоупотребления. Посредством <»естественного языка» Бёме пытается выразить невыразимое.

Гравюра на меди титульного листа книги «Описание трех принципов божественной жизни». 1682

Приступая к речи о Божественной Троице, неизбежно сталкиваешься с «бездной», которую не заполнить обилием толкований. Эта божественная бездна — «не что иное, как тишина без сущности. В ней нет ничего, что могло бы быть. Это вечный покой, бездна без начала и конца. Это не цель и не место, и здесь ничего не найти, даже если искать. Глаза этой бездны есть наши глаза, и она является зеркалом самой себя. Она лишена всякого облика, равно присутствия света и тьмы, это не что иное, как магическая воля, которую мы не должны испытывать, ибо она приведет нас в замешательство. Посредством этой воли понимаем мы и основание Божества, которое не имеет начала, кроме послушной немоты, ибо оно вне природы»[123]. Сообразно этому для Бёме есть первое-последнее-глубочайшее, которое гностики II века, скажем школы Валентина, именовали «Sige» (молчание). Когда Бёме говорит о троичности, он с самого начала подчеркивает, что речь ни в коем случае не может идти о «трех богах», каждый из которых существует сам по себе.

вернуться

122

Theos. Sendbriefe 12, 15.

вернуться

123

Von der Menschwerdung II, 1, 8.