По мысли Бердяева, «есть несомненные натяжки в доказательстве тезиса, что Бёме был по духу лютеранином. Борнкамм[11] видит родство Бёме с Лютером, прежде всего в том, что у Бёме было сильное чувство зла, что он исходит из дуалистической борьбы света и тьмы. Бёме, как и Лютер, был волюнтаристом, и оба определили собой волюнтаристический характер германской метафизики. У Бёме, как у Лютера, Бог раскрывается в любви и гневе. Бёме, как и Лютер, переносит центр тяжести религиозной жизни внутрь и верит, прежде всего, в Церковь духовную.
Бесспорно, Бёме связан с некоторыми духовными мотивами реформации. Но Бёме не был конфессиональным человеком, он совсем не типичен для лютеранства, он сверхконфессионален…
Бёме был не только человеком реформации, но и человеком ренессанса, ренессанского обращения к природе, к космической жизни. Бёме более всего мучил вопрос о переходе от Бога к природе, от единого к множественному, от вечного к времени. Бёме — гностик, Лютер же гностиком не был, Лютер антигностичен. Лютер также антикосмичен по своему миросозерцанию, его тема — человеческая душа и действие на нее божественной благодати. Бёме же, прежде всего, космичен, ему чужд протестантский индивидуализм. У Лютера было, прежде всего, отношение к Богу как к личности. Для Бёме же Бог становится личностью лишь во Христе. У Лютера благодать имеет прежде всего значение как сила оправдывающая и спасающая, у Бёме же прежде всего как сила возрождающая и преображающая. У Лютера преобладает нравственное воззрение, у Бёме же метафизическое. У Бёме было совершенно иное учение о свободе, чем у Лютера. Лютер учил о несвободе воли, у него свобода пожирается благодатью. У Бёме же свобода лежит в основе бытия. Наконец, для Бёме совсем иначе стоит проблема человека, чем для Лютера. У Лютера был несомненный монофизитский уклон, которого не было у Бёме. Человек имеет центральное значение для Бёме, и антропологическая проблема решается его христологией. Бёме богат внутренними мотивами, чуждыми Лютеру» [18, с. 119–122].
В религиозно-теософском же измерении Бёме, несомненно, пошел дальше Лютера: персональное постижение им принципа противоречия, который поистине движет миром, Бёме описал как опыт второго рождения. Поэтому-то он и назвал свое первое произведение «Утренней зарей…».
Реформация по Бёме отлична от той, какую проповедовал Лютер: для Бёме каждый человек должен приобрести опыт «второго рождения»; в свою очередь, Лютер делал ставку на реформирование официальных догматов веры.
197
ТАЙНЫ ПОСВЯЩЕННЫХ
В приватном письме Бёме как-то написал: «Я, честно сказать, Лютера недолюбливаю. Человек мало вменяемый, одержимый, в прямом смысле слова. Видел бесов, швырялся в них чернильницей. И все беды современной Европы — от него. Да, была ложь индульгенций, ложь папства. Но не всякая ложь стоит той крови, которая из-за нее льется по городам. Потому что поверх этой крови встает новая ложь, темнее прежней. Думаешь, кто мне шесть лет не давал проходу, запрещал сочинять и издаваться? Папа? Никак нет! Все те же протестантские морды… И все те же костры смердят горелым человечьим мясом, и все тех же ведьм жгут, все те же святые праведники. Что изменилось-то?»
Согласно историко-философским реконструкциям (в первую очередь, осуществленным Гегелем), Бёме создал единую диалектическую мировоззренческую систему, основанную на синтезе натурфилософии и мистики. Источником своего учения Бёме (как и любой истинный теософ) называет Божественное Откровение. Его теософия содержит толкование библейских мифов, насыщена поэтическими образами, символична. Основа его учения — мистика и метафизика Абсолюта.
ФИЛОСОФИЯ БЕМЕ: ОСНОВОПОЛОЖНИК МЫШЛЕНИЯ НОВОГО ВРЕМЕНИ [57; 58]
Образ Божий — муже-дева, а не женщина и не мужчина.
Без противоположности ничто не обнаруживается.
Первоначально, согласно Бёме, Бог есть вечный покой, ничто, единое (содержащее все существа и объемлющее собой все — небо и ад, внутреннее и внешнее, добро и зло), но себя не сознающее. Через самосозерцание Бог делается собственным зеркалом, разделяется на тройственность воли: далее оставаясь единым, Бог пробуждает желание, которое есть огонь. Посредством этого огня — тихого божественного созерцания или мудрости, имеющей дело с образами (идеями), — Бог открывает и познает себя в диалектике развития этих образов и идей. По мысли Бёме, Бог сотворил все вещи из ничего, и это ничто есть Бог сам: «Когда имеют небе и землю, — писал Бёме, — звезды и стихии, и все, что в них, и все, что над всеми небесами, то тем самым именуют всецелого Бога». В другом месте Бёме уподобляет мир саду, в котором почва знаменует природу, древесный ствол — звезды, ветви — стихии, плоды, растущие на дереве, — людей, а животворный сок дерева — Бога [4, с. 4]. Божество и Природа сливаются у Бёме в единый поток бытия.